Российский колокол № 2 (46) 2024

Литературно-художественный журнал

Теперь он будто разделился на две части. Одна тряслась от прежнего страха перед тёмной и дикой силой дракона, другая ощущала восторг стремительного полёта, который сейчас чувствовал дракон. Эта двойственность изумляла и раздирала. Через некоторое время восторг сменился недоумением, и Инк понял, что дракон ищет его и не может найти. Без него дракон чувствовал себя одиноким, потому будет искать, пока не найдёт. От этого понимания Инка тряс озноб, ни тёплая накидка Старого Жреца, ни огонь костра в темноте скального грота не помогали одолеть морозный ужас: чудовище, которое появилось из него, – часть его самого.

Дракона

тем временем охватил страх потери, который быстро сменился яростью и жаждой разрушения. Он метался по острову, ревел, крушил и палил всё, до чего мог дотянуться, пока не лёг на землю без сил.

IV

Инк вышел из грота, когда почувствовал, что дракон выплеснул всю ярость и на смену ей пришла тоска. Дракон лежал, свернувшись вокруг пепелища на месте шалаша Инка, вздыхал, глухо, утробно рычал, и рык этот походил на стон.

Инк осторожно приблизился к морде дракона. Из ноздрей зверя поднимались колеблющиеся струи тёплого пара. Преодолев внутреннее сопротивление, Инк протянул руку и тронул матовую чешую. Она была колючей и твёрдой. От прикосновения дракон приоткрыл янтарный глаз, потом снова закрыл и вздохнул раскатистым бархатным рокотом. Тогда впервые в жизни Инку показалось, что дракон может быть не таким уж беспросветно тупым и злобным. И зародилась робкая надежда, что, может быть, удастся с ним договориться о мирном сосуществовании.

Поначалу, приближаясь к дракону, Инк привычно обмирал от ужаса. Дракон весь был соткан из диких первобытных инстинктов. Огромная беспокойная сила, заключённая в угольно-чёрное тело, постоянно искала выхода и, если не было ей созидательного или хотя бы мирного применения, выливалась в разрушения. Чтобы дракон не громил всё вокруг хотя бы даже нечаянными движениями крыльев или хвоста, не жёг в мимолётном гневе хилые кусты, притулившиеся на скалах, приходилось Инку с рассвета до темноты придумывать себе и ему разные дела и работать до изнеможения.

Дракон катал камни, чтобы Инк мог сложить стену вокруг нового шалаша. Инк учил дракона карабкаться по отвесным скалам, сперва одного, а потом однажды отважился сесть ему на спину. Дракон тогда рыкнул и удивлённо выгнул шею, чтобы посмотреть на него. Инк не моргая уставился в его янтарные глазищи и крепко вцепился в шипы огненно-золотого гребня. Дракон смигнул первым, отвернулся и полез вверх по скале. Поначалу не было этому полезного применения, зато, поднимаясь от земли до вершины, уставал дракон как надо. А потом на скалах, куда Инк и не чаял когда-нибудь залезть, нашлись годные в пищу травы и ягоды.

Взрослый дракон быстро учился. Улетая подальше в море, они ловили рыбу. Такие вылазки дракон любил больше всего. Сначала он наедался сам, а потом мог некоторое время чинно скользить в волнах – выхватывал рыбу и, поворачивая гибкую шею, передавал Инку. Инк складывал рыбу в мешок: одну, две, три, пять – потом хлопал дракона по шее и показывал, что надо возвращаться. В такие минуты Инк удивлялся:

дракон понимает его и делает, как он, Инк, хочет, будто мысли его слышит и чувствует его желания. Но в следующее мгновение дракон вдруг сворачивал с курса и гнался за чайками, забыв, что на спине у него Инк с добычей. И тогда Инк крепко цеплялся за огненный гребень, кричал и бил его пятками что есть мочи, возвращая к действительности.

Приходилось всё время быть

начеку и иметь под рукой целебные травы для заживления ран. Но постепенно Инк понял, что если дракон и ранит его, то по неосторожности, а не по злому умыслу. И прежде всего надо было держать в узде свой страх. Чтобы не метался дракон по острову в поисках врагов, Инк поневоле учился быть спокойным и собранным.

День за днём, месяц за месяцем Инк привыкал жить с драконом. Дракон делался всё более послушным и предсказуемым. Быт их, совместный, скованный жёстким распорядком, наладился и постепенно превратился в скучную рутину. И всё чаще, особенно по вечерам, когда теперь всегда сытый Инк в полудрёме щурился на огонь костра, в его голове возникал вопрос: не вернуться ли на большой остров, к своему племени? Он ведь теперь не урод, с ним взрослый дракон. И сам он, Инк, повзрослел и возмужал. Может, позволят ему остаться, стать защитником и даже дать племени детей. От этих мыслей у него внутри становилось горячо и сердце дрожало как натянутая струна.

Постепенно желание вернуться захватило Инка целиком, он стал подолгу сидеть на берегу, молча вглядываясь в укрытый вечными тучами горизонт. Дракон чувствовал его маету. Непривычный к неподвижности и молчаливости Инка, он беспокойно кружил в небе над островом, а то и улетал далеко в море. Возвращался под вечер с рыбой в пасти. Отдавал добычу Инку, а сам сворачивался кольцом вокруг шалаша и костра и засыпал, шумно и протяжно вздыхая.

И вот Инк наконец решился. С вечера собрал в мешок вяленую рыбу, коей у него теперь было в избытке, пучок душистой травы и горсть ягод. С рассветом затушил костёр, разбудил дракона и отправился в путь.

Дракон летел уверенно, будто хорошо знал дорогу. Но Инк то и дело заставлял его делать долгие передышки. Сам не знал зачем: дракон не уставал, подпитываясь его звенящим бессонным волнением.

Когда далеко внизу проявились очертания большого острова, внутри Инка вдруг вздыбился знакомый ужас и возникло острое желание вернуться на свой одинокий остров. Дракон замер в тревожном недоумении, паря в воздушном потоке. И, устыдившись своего малодушия, Инк крепче сжал огненно-золотые шипы драконова гребня, ударил пятками, и дракон с радостным рёвом ринулся вниз.

Племя окружило Инка и его дракона – все толпились, толкались, тянулись потрогать матовую угольно-чёрную чешую и даже без солнца сияющий огненно-золотой гребень. Дракон Инка нервно поводил шеей и переступал когтистыми лапами. Инк тоже, теперь за двоих, чувствовал себя неуютно. Не было радушия в соплеменниках. Толпа расступилась, выпуская вперёд вождя и жреца племени.

– Ты вернулся, – пробасил вождь, глядя на Инка из-под насупленных бровей, – живучий маленький уродец.

Дракон Инка глухо рыкнул, и из ноздрей его вырвались клубы пара.

– Я больше не маленький уродец. – Инк расправил плечи. – Мой дракон пробудился.

Племя колыхнулось, и волна ропота смешалась с порывом ветра.

– Пробудился, значит… – Голос у нового жреца, наоборот, был высокий и тонкий. – А чем докажешь? Может, к тебе бродячий дракон прибился?

Кровь бросилась Инку в голову. Угольно-чёрный дракон взметнул крылья, поднимая пыль и мелкие камни. Толпа отшатнулась, а драконы племени с рыком выдвинулись вперёд. Инк набрал воздуха в грудь, как делал, стоя на высокой скале над морем.