Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

Сборник

Признавая, что «известное приближение управления местностью к ней самой и к ее населению необходимо», Кузьмин-Караваев в то же время предупреждал о возможных ошибках при решении проблемы. «Беда большая, когда орган управления далек от населения; но беда не меньшая, когда орган управления слишком близок, – указывал он. – Беда не меньшая потому, что в этом последнем случае приобретают исключительное значение мелкие интересы, интересы сегодняшнего дня, интересы такого-то участочка, интересы своей колокольни, как говорится. Когда же орган управления находится дальше от населения, то лица управляющие получают возможность смотреть издалека. Не будучи непосредственно, лично заинтересованными, эти лица имеют возможность более отвлеченно смотреть на каждый вопрос, и потребности непосредственные, сегодняшнего дня, не будут в их глазах заслонять потребностей будущего, более или менее отдаленного». Оратор приходил к выводу о том, что организация «низшей земской единицы» возможна только при достаточно высоком уровне культуры населения. В этом смысле показательным он считал западный

опыт (в США, некоторых местностях Германии, Финляндии). В противном случае, предупреждал Кузьмин-Караваев, «создание низшей земской единицы будет учреждением, в настоящее время вредным… будет или диктатура одного над массой – массой некультурной, не сознающей своих прав, – или эта масса в конце концов задавит всякое культурное начинание земства, не даст возможности осуществления своих идеалов тем лицам, которые стоят выше ее».

Кузьмин-Караваев не видел «практической почвы» для постановки данного вопроса в России еще и потому, что откровенно «антиземский» курс государственной политики, наметившийся в начале 1880-х годов, и спустя двадцать лет оставался прежним. Оратор называл его проводником публицистов, которые, выступая за дальнейшее ограничение местного самоуправления, использовали идею мелкой земской единицы лишь как своего рода «прикрытие» в борьбе против якобы «оторванности губернского земства от населения». При этом, свидетельствовал Кузьмин-Караваев, «они сознают превосходно, что эта мелкая земская единица даст в результате регресс земской деятельности».

Убедительные доводы были представлены докладчиком и в ответ на возражения искренних земцев, выступивших на собрании за провозглашение «права каждого плательщика на свободное, широкое участие в удовлетворении своих потребностей» (И.И. Петрункевич), а также пытавшихся «уличить» Кузьмина-Караваева в непонимании значения политического воспитания масс (А.М. Колюбакин). Разделяя мнение о том, что «воспитывать может только практическая деятельность», он в очередной раз призывал их считаться с реальными условиями, выражая сомнение в возможности достижения «нормальных результатов» путем «включения в общее малоправное положение крестьян права на самоопределение в одной тесной области».

Спустя год, выступая в земском собрании по тому же вопросу, Кузьмин-Караваев несколько смягчил свою позицию. На этот раз его возражения против мелкой земской единицы сводились главным образом к опасению, что заботы о ее устройстве могут оттеснить на задний план другие важные проблемы, привести к тому, что «общественная мысль успокоится и невольно остановится на том, что отныне земская деятельность может развиваться беспрепятственно и крестьянская жизнь будет идти лучше». Однако, по словам К.К. Арсеньева, «не в таких розовых мечтах следует искать руководящую мысль защитников мелкой земской единицы». Выражая мнение членов редакции «Вестника Европы», он, в свою очередь, заявлял, что «они вовсе не придают этой идее значения панацеи, вовсе не ожидают от нее одной обновления сельской жизни; они видят в ней только составную часть крупного дела, но часть настолько важную, что некоторые хорошие результаты она может принести даже сама по себе, отдельно от всего остального». При этом Арсеньев особо подчеркивал, что «имеется в виду не всякая мелкая организация, а только такая, которая соединяла бы в себе все существенные черты истинно земской единицы (всесословность, самообложение, самоуправление)».

Несмотря на особую позицию по ряду вопросов, Кузьмин-Караваев стал одним из лидеров земско-либерального движения начала XX века. В январе 1902 года вместе с другими «староземцами» он выступил на страницах журнала «Освобождение» с заявлением о приверженности тактике исключительно легальной деятельности: «Как раньше, так и теперь мы остались противниками всякого насилия, откуда бы оно ни исходило, сверху или снизу. Поэтому мы намерены в земстве и через земство действовать путем распространения и уяснения наших идей и организации сплоченной партии, стремящейся к осуществлению этих идей, будучи убеждены, что ясное сознание и твердо выраженное требование общественного мнения есть такая сила, с которой принуждено будет считаться и правительство». В условиях последующего нарастания революции Кузьмин-Караваев, продолжая обличать административный произвол, вместе с тем осуждал забастовки и вооруженные восстания. По его убеждению, эти средства борьбы в условиях подавляющего военного превосходства правительства ведут лишь к бессмысленным жертвам среди населения, развязывают руки сторонникам правительственного террора.

Член Союза земцев-конституционалистов, Кузьмин-Караваев в 1904–1905 годах занял влиятельное положение на частных совещаниях и земских съездах, солидаризируясь с их конституционным крылом. Сторонник введения в России «ограниченной монархии», он приветствовал издание Высочайшего рескрипта 18 февраля 1905 года, предписывавшего министру внутренних дел А.Г. Булыгину приступить к разработке закона о созыве выборного представительного учреждения, наделенного законосовещательными правами. Ведя активную полемику с защитниками идеи Учредительного собрания и установления в России республиканской формы правления, Кузьмин-Караваев подготовил собственный проект создания Государственной думы.

Противник немедленного введения принципа всеобщей, равной и прямой подачи голосов, он считал, что этому должен предшествовать определенный подготовительный этап, предполагающий «политическую агитацию, образование партий и долгую предвыборную борьбу» в условиях, свободных от вмешательства

властей. Кузьмин-Караваев предлагал для проведения первых выборов в Государственную думу разработать временные правила, использовать уже существующие учреждения, не заменяя их пока другими, т. е. предоставить производство выборов уездным земским собраниям и некоторым городским думам (в крупных культурных и промышленных центрах), а также рабочим (в больших городах и фабрично-заводских центрах вне городов). Он убеждал, что ограничения пассивного избирательного права должны быть только территориальные, а не сословные или групповые (крестьянами, например, мог быть избран и не крестьянин, рабочими – не рабочий), считал необоснованным особое представительство в Думе от обществ и корпораций, Русской православной церкви и «иноверных» религиозных общин. Сторонник повсеместного введения самоуправления, Кузьмин-Караваев считал необходимым, не дожидаясь осуществления этой меры, привлечь в состав народного представительства выборных не только от земских, но и от всех неземских губерний. Не допуская ограничений избирательного права по религиозному или национальному признаку, он стоял за национальную группировку в Думе представителей окраин Российской империи, поскольку положение этих территорий, по его словам, «настолько исключительно, что строго объективного отношения к общегосударственным вопросам со стороны присланных ими представителей ожидать невозможно. Каждый вопрос они будут оценивать под углом зрения национальных, или религиозных, или местных интересов, для каждой народности, каждого вероисповедания и каждой местности отличных… Для поляка, еврея, армянина доминирующее значение имеет не государственный строй, а вопросы языка, национальных правоограничений и религиозных стеснений».

Позиция Кузьмина-Караваева по вопросу о том, каким быть органу народного представительства в России, послужила поводом к очередной общественной дискуссии. «В общем и главном» его предложения были поддержаны на страницах журнала «Вестник Европы», который также стремился проводить среднюю «линию» между крайними мнениями: с одной стороны – приверженцев «абсолютного застоя или решительного регресса», с другой – защитников принципа всеобщей, равной, прямой и тайной подачи голосов, предлагавших рассматривать этот принцип «не как идеал, к которому следует стремиться, а как требование настоящей минуты». «Все искренние друзья прогрессивного движения согласны в том, что для успеха выборов, возвещенных Высочайшим рескриптом 18 февраля, необходима свобода печати и собраний, необходима неприкосновенность личности и жилища, необходима политическая амнистия; но ведь нужно же считаться с действительностью, нужно помнить, что сбывается не все желаемое… нужно, следовательно, задать себе вопрос: при каком способе голосования меньше принесут вреда стеснения разного рода? Ответ на этот вопрос едва ли может послужить аргументом в пользу всеобщей и прямой подачи голосов», – считала редакция журнала.

Закономерной была радость Кузьмина-Караваева по поводу подписания царем Манифеста 17 октября 1905 года. «Пало бесправие общественное. Перед русским народом раскрылось новое поприще свободного общественного служения – труда в обществе и во имя общества. Царь разделил с народом бремя власти. На народ перешло бремя ответственности», – откликнулся он на это событие в газете «Русь». Наблюдая стремительное «разбегание» политических сил по партийным «квартирам», публицист предвидел опасные последствия раздробления освободительного движения, усиления радикализма. Негативно оценивая дрейф руководства «Союза 17 октября» «вправо», Кузьмин-Караваев и его сподвижники из редакторского круга «Вестника Европы» в то же время не видели для себя возможности «слияния» с наиболее близкой им Конституционно-демократической партией. В программе кадетов отсутствовала определенность и в решении аграрно-крестьянского вопроса, и в решении проблем национально-государственного устройства. Кроме того, камнем преткновения в отношениях с соратниками П.Н. Милюкова стало нежелание последних открыто осудить тактику революционного террора. В результате по инициативе А.С. Посникова и К.К. Арсеньева на базе журнала была образована Партия демократических реформ (ПДР). Заняв (хотя и условно) «срединную» позицию между кадетами и октябристами, она обозначила центристское течение в русском либерализме начала XX века. Наиболее заметными его представителями стали впоследствии Партия мирного обновления и Партия прогрессистов.

Весной 1906 года, в период избирательной кампании в I Государственную думу, лидеры «демреформаторов» пропагандировали свои идеи. Выступая на одном из предвыборных собраний в Петербурге, Кузьмин-Караваев, член центрального бюро ПДР, разъяснял, в частности, особое значение аграрного вопроса для России («ввиду преобладания в стране массы крестьянского населения»), а также его сложность («при существующих у нас условиях малоземелья, отсталости сельского хозяйства в техническом отношении, отсутствия народной самодеятельности, периодически повторяющихся голодовок и др.»). Аграрный вопрос, по его словам, представлял собой «частицу колоссального крестьянского вопроса, разрешение которого гораздо сложнее и важнее рабочего», поскольку «крестьян в России 80 млн, а рабочих – 4 млн». «При этом, – подчеркивал оратор, – крестьяне страдают не только от отсутствия денежного капитала, но и морально, и нравственно. Они не только голодны, но и бесправны, невежественны, забиты и совершенно обезличены». Отсюда, по его убеждению, по-прежнему насущной оставалась задача «вытравить из общественного сознания веками рабства и бесправия внедрившиеся в нем понятия о „мужике и барине“ и заменить их новым, широким понятием о едином гражданине великой земли русской».