Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век
Шрифт:
Настаивая на упорной, последовательной работе депутатов, направленной к «торжеству правды» («не для того, чтобы получать деньги, собрались мы сюда»), Кузьмин-Караваев не раз пытался убедить народных избранников в том, что «быстрота работы отнюдь не должна идти в ущерб ее правильности и основательности». Он обращал внимание на объективные трудности законодательной деятельности, требующей профессионализма и тщательности: «Всякий конституционный механизм есть механизм чрезвычайно сложный, и приводить его в быстрое движение не представляется возможным». Кроме того, депутат-юрист подчеркивал исключительную сложность российских проблем. В частности, он призывал запастись терпением при «продвижении» законопроекта о неприкосновенности личности, поскольку работа над ним требует не только отменить отдельные «наслоения» в законах, но подвергнуть коренной реконструкции «целые кодексы». Показательна и реакция Кузьмина-Караваева на «нестыковки» в выступлении кадетского оратора Е.Н. Щепкина: «Его заботы – улучшить бытовое положение нижних воинских чинов в сухопутной армии и флоте. А он предлагает установить такой
В ходе работы I Думы Кузьмин-Караваев еще более убедился в многотрудности решения проблем русской деревни. По его свидетельству, прения по аграрному вопросу показали, что Дума единодушно отнеслась только к одному: принципу принудительного отчуждения частновладельческих земель в пользу крестьян и вообще лиц, обрабатывающих землю личным трудом. Преобладающее большинство депутатов признало также необходимость выработки общих начал аграрно-крестьянской реформы для всего государства. Что же касается конкретного содержания назревших преобразований в сфере земельных отношений, то здесь обнаружился широкий разброс мнений. По замечанию Кузьмина-Караваева, «оказалось, что идея образования государственного земельного запаса далеко не так популярна, как можно было ранее думать». Признавая необходимость дальнейшего углубленного изучения проблемы, Кузьмин-Караваев в заседании 15 мая 1906 года выступил против ускоренного «продвижения» в Думе кадетского аграрного законопроекта за подписью 42-х депутатов. Он предложил продолжить прения и более ответственно подойти к избранию членов аграрной комиссии.
В думских дебатах Кузьмин-Караваев еще не раз выступал в роли своего рода «модератора», своим экспертным мнением нередко оказывая влияние на ход дискуссий. Еще в первой министерской декларации (13 мая 1906 года), обращенной к органу народного представительства, он увидел опасную тенденцию со стороны власти – дискредитировать Государственную думу, поколебать ее авторитет: «Высшее законодательное учреждение, образованное из представителей народа, единственное, которое пользуется авторитетом, выслушало, что разрешение земельного вопроса так, как оно находит нужным, „безусловно недопустимой Народные представители выслушали совет: „Помогайте органам исполнительной власти в их ответственном деле – внести в страну успокоение“». Как следующий шаг в том же направлении он охарактеризовал правительственное сообщение по аграрному вопросу от 20 июня 1906 года: в нем указывалось, что принудительное отчуждение земли вредно для самих крестьян, а также сообщалось о внесении в Думу правительственных законопроектов о реформе крестьянского землевладения (впоследствии реализованных в ходе аграрной реформы Столыпина). По словам Кузьмина-Караваева, выраженная в документе «тенденция» подчинить законодательную власть исполнительной привела его, человека уравновешенного, «в состояние бешенства»: «В конституционном государстве министерство противополагает Монарха народному представительству, волю Монарха и его заботы противополагает воле и заботам народа в лице его представителей! Ведь это такое дикое непонимание, которое может быть свойственно только людям абсолютно невежественным!» Однако Кузьмин-Караваев был убежден, что дело здесь не только в «непонимании» ситуации «верхами». По его словам, авторы правительственного сообщения наносили целенаправленные «удары» по Думе, применяя «абсолютно недопустимый прием» – полемику с органом народного представительства от имени Монарха, рассчитанную на крестьянские массы: «Они пишут: пусть Государственная дума говорит что ей угодно, а решение земельной нужды придет к вам, но только не от Государственной думы». В такой постановке вопроса Кузьмин-Караваев видел «прямой вызов к восстанию», поскольку «после прочтения сообщения невольно возникает среди крестьян вопрос: зачем же существует Государственная дума?», логическим следствием которого может явиться требование ее ниспровержения. В этой связи закономерной была его характеристика правительственного сообщения 20 июня как «провокации» со стороны верховной власти.
Судя по всему, в ситуации резко обострившегося противостояния между I Думой и Советом министров разрешение конфликта путем формирования правительства с участием лидеров либеральной оппозиции (о чем велись переговоры представителей высшей бюрократии с общественными деятелями) было тогда уже маловероятным. Что касается Кузьмина-Караваева, то его имя (как одного из возможных претендентов на пост министра юстиции) еще во второй половине июня 1906 года упоминалось в списке «министерства доверия», составленном Д.Ф. Треповым.
Однако сам Кузьмин-Караваев уже не рассматривал всерьез данную перспективу. Он не испытывал иллюзий по поводу успеха «либерально-умеренного министерства». По его мнению, вхождение отдельных либеральных политиков в обновленное правительство, как это предусматривалось Столыпиным, не могло повлиять на ход государственного управления. «Я не возлагаю больших надежд на министров из кадет. Хуже, конечно, не будет, но чтобы наступило существенное успокоение – весьма сомнительно», – делился он мыслями со Стасюлевичем в письме от 30 июня 1906
Единственным актом противодействия «бесконечно вредным последствиям» от «распубликования» министерской декларации 20 июня 1906 года Кузьмин-Караваев считал выработку своего рода «контрсообщения» от лица Государственной думы. Отвечая депутату-кадету Л.И. Петражицкому, назвавшему данную инициативу «крайне рискованной», Кузьмин-Караваев предложил народным избранникам учитывать уникальность переживаемого момента, когда «необходимость заставляет отступать от теории». По его словам, главным побуждением Думы к тому, чтобы напрямую обратиться к народу, должен был служить ее нравственный авторитет у населения, в массе своей «идейно-анархизированного, в котором нет авторитета власти и в котором теплится вера только в Государственную думу». Убеждая коллег-парламентариев в «практической надобности» подобного рода обращения к населению, Кузьмин-Караваев выражал надежду на то, что только «авторитетное слово» Думы сможет внести «успокоение» в русскую деревню, «сбив накал» аграрных волнений, в противоположность правительственному сообщению 20 июня, способному, по его мнению, оказать на крестьянство лишь «возбуждающее действие».
В документе, выработанном Думой, объявлялось, что правительственное сообщение «подрывает в населении веру в правильное разрешение земельного вопроса законодательным путем». Депутаты напоминали о законодательных правах нижней палаты, заявляли о твердом намерении разработать закон о принудительном отчуждении частновладельческих земель в пользу крестьян, при этом обещая не отчуждать надельные земли и «мелкие владения». Ответом на «революционное выступление» I Думы стал ее роспуск. В свою очередь, Кузьмин-Караваев, оценивая шаг, предпринятый верховной властью, как «акт боевой», заявлял: «Дума не распущена, а именно разогнана». Он указывал на то, что эта мера на руку лишь крайним политическим силам, реакционерам и революционерам, и несет в себе «величайшую опасность» ослабления в народе веры в идею «монархического представительного образа правления». Кузьмин-Караваев не поставил свою подпись под Выборгским воззванием – призывом к «пассивному сопротивлению» правительству (отказ от воинской службы, уплаты налогов и т. п.). Однако его имя упоминалось в прессе среди тех, кто сочувственно отнесся к данному документу.
Ужесточение правительственного курса после роспуска I Думы публицист характеризовал как фактическое возрождение режима В.К. Плеве. Страну «лихорадило». Пресса была заполнена сообщениями о попрании политических свобод и гражданских прав, забастовках, революционном терроре, разнузданных действиях уголовных элементов, полицейских и судебных репрессиях, участившихся случаях смертной казни за политические преступления. Восстания матросов и солдат в Свеаборге и Кронштадте, бунт на крейсере «Память Азова» стали для лидеров ПДР очередным поводом для выражения негативного отношения к «революционизированию» войск. «Где смысл? Где человеческий разум? Где чувство, отвращающее человека от крови?» – восклицал Кузьмин-Караваев, обращая внимание как на бессилие карательной политики верховной власти, так и на бесплодность революционного террора. «Мы ищем мира, но на тех путях, которых упорно придерживается власть. Мы добиваемся коренных реформ, но не теми способами, которые приняты террористами… Нам дорога русская кровь. Мы не хотим, чтобы лилась она в междоусобной бойне… Единственный здравый метод политики: реформы как источник успокоения, а не наоборот», – в очередной раз заявляли «демреформаторы».
Кузьмин-Караваев и его соратники, выступая за скорейший созыв II Думы, как и прежде, связывали ее успех с единством действий левоцентристских сил («всех тех, кто хочет мирного, но безостановочного движения вперед – к народному благу и народной свободе»). В ходе избирательной кампании (январь 1907 года) они провозгласили «важнейшими задачами настоящей минуты» – наряду с политическими реформами, а также демократическими преобразованиями в сфере аграрного и рабочего вопросов, – отмену смертной казни, запрещение телесных наказаний, ограничение сферы действия военного суда над гражданским населением во время войны с иностранным государством театром военных действий. В конечном итоге Кузьмин-Караваев оказался единственным из лидеров ПДР, избранным во II Думу (снова от Тверской губернии).
«Авторитетнейший представитель II Думы» (по выражению «Русских ведомостей»), он на первом же заседании был предложен на пост председателя нижней палаты, но от баллотировки отказался. В письме к кн. С.Д. Урусову Кузьмин-Караваев разъяснял причины своего решения: «Существовать без заработка я абсолютно не могу. Председатель же Думы должен все свое время отдавать ей… и никакого вознаграждения со стороны не получать. С другой стороны, – подчеркивал он, – вопрос о Председателе не такой, чтобы из-за него стоило идти на конфликт с Государем, а потому, я думаю, что лучше всего было бы избрать лицо, по крайней мере, политически неизвестное». Помимо указанных соображений, Кузьмин-Караваев не считал для себя возможным занять председательское место и по следующей причине: «Положение председателя второй Думы будет труднее, и я очень сомневаюсь, чтобы мне удалось с этим справиться».