Ростов Великий
Шрифт:
— Не могу преодолеть себя, Александр. Такой же вопрос мне задал ученый монах Дионисий, кой пришел в Ростов из Москвы. Всю жизнь он занимался летописями, прочел сотни знаменитых книг, и теперь настаивает, чтобы «Слово» отдать переписчикам. Но… но я до сих пор страшусь. Я до сих пор не считаю свою рукопись совершенной. Пусть пока полежит в Григорьевском монастыре.
— Чересчур скромничаешь, Мария Михайловна. Уверяю тебя: твое «Слово» — изумительное творение, кое должно стать достоянием всей Руси.
— Не знаю, не знаю, Александр. Может быть я когда-нибудь и решусь на размножение книги о своем пращуре (Мария была внучкой великого киевского князя Всеволода Святославича Черемного, кой доводился старшим племянником
— Во Владимир? Честно признаюсь, за два года в Монголии, мы досыта наговорились с братом, а посему я не думал посещать Владимир. Есть в том нужда, Мария Михайловна?
— Сам решай, Александр, — загадочно отозвалась княгиня. — А сейчас я бы хотела с тобой посетить Гри- горьевский монастырь.
— Хочешь показать лучшую на Руси библиотеку?
— И не только, — вновь загадочно молвила княгиня.
Григорьевский затвор стоял в западной части детинца, вблизи от княжеских белокаменных палат. Книгохранилище было хорошо освещено восковыми свечами в бронзовых шанданах. За крепкими, дубовыми, слегка наклонными столами трудились более трех десятков «ученых мужей» в черных подрясниках. Поскрипывали по пергаментным листам гусиные перья. На каждом столе — скляница с чернилами, киноварь, точила для перьев, песочницы…Лица ученых мужей сосредоточенные.
При виде княгини и Александра Невского иноки оторвались от рукописей и почтительно поклонились.
Мария молча, легким взмахом руки, повелела монахам продолжать работу. Князь же Александр с восхищением осматривал библиотеку. Сколько же тут сотен книг! Древних, облаченные в кожи и доски, с медными и серебряными застежками. Да тут целое сокровище!
— Мне рассказывали о ростовской библиотеке, но чтоб такое!
— Спасибо отцу Василька — Константину Всеволодовичу. Он собрал только греческих книг более тысячи. Часть закупил, а часть ему были подарены восточными патриархами. Перед своей кончиной Константин Всеволодович завещал свою библиотеку ярославскому духовному училищу, но оно там просуществовало недолго. Уже через два года, вместе с учителями, учениками и библиотекой, оно было переведено в Ростов. Богатейшая книжница еще более пополнилась при моем супруге. Он не жалел никаких денег ни на книги, ни на само училище. Именно при Константине и Васильке Ростов стал духовным и культурным центром Руси. С тех пор и начали называть Григорьевский монастырь «затвором», то есть школой, где изучались языки, велось летописание, переписывались древние рукописи, а во время богослужений песнопения исполнялись на двух языках — славянском и греческом.
Александр подошел к одной из низких сводчатых дверей, за которыми послышались нестройные голоса.
— Что сие, княгиня?
— То ученый муж Дионисий отроков греческому языку обучает. Вельми разумен, сей монах. Глубокий знаток античной литературы. Это — и Гомер, и Вергилий, и Аристотель, и Платон. Не говорю уже о русских авторах.
— Как появился у тебя сей ученый муж?
— В год Батыева нашествия из Москвы пришел. Молвил: «Все города разорены, мирские и духовные книги брошены в костер. Хотел с горя в скит удалиться, но тут услышал благую весть, что Ростов, и библиотека его чудом сохранились. Вот и подался в сей град».
Однако Мария Михайловна не всё рассказала. Дионисий при встрече с ней молвил и другие слова:
— Много наслышан о тебе, княгиня, как о первой на Руси женщине — летописце, о твоих зело больших познаниях философии и литературы. Аристотеля, Гомера, Платона и других сочинителей ты почти знаешь наизусть. Мне тебя учить, думаю, нечему. Поэтому я пришел сюда не за тем, чтобы от меня набиралась книжной мудрости известная всей Руси княгиня, а затем, чтоб в твоей благословенной школе кое-чему научить твоих славных отроков. Не гони меня,
Мария с радостью приняла ученого мужа. А затем она добилась того, чтобы великокняжеское летописание было перенесено из сожженного Владимира в Ростов, и уже в 1239 году Мария составляет первый великокняжеский свод (спустя тридцать лет — второй).
— Почему ты взялась за сей огромный труд? — спросил Александр Ярославич.
— Если откровенно, то меня вынудило к этому нашествие ордынцев. После гибели мужа я не могла взять в руки меча, но у меня появилась другая возможность — сберечь от уничтожения русскую письменность, сохранить её, как величайшую сокровищницу, коя никакой цене не поддается. Составление летописи в лихую годину — наиболее яркая страница борьбы ручичей за свою независимость. Ведь летописи, над коими я и мои сподвижники сидели, отражали не только годовые события Ростова, но и других княжеств. Эти летописи мы отправляем во многие города, где их переписывают, а зачастую читают в виде проповедей с амвона церквей, кои разжигают в сердцах русских людей огонь гнева и возмущения бесчинствами и жестокостью врагов.
— Другими словами сказать, что из обычных летописных сводов, сложившихся на Руси, своды княгини Марии обрели общенародный патриотический глас.
— Ты прав, Александр, — твердо произнесла Мария. — Мы того и добиваемся, чтобы наши своды были глашатаями борьбы против ненавистного ига, придавая им нравственно — религиозное обрамление.
— И надо признать, княгиня, что собрание некрологов русским князьям, кои решительно отказались служить ненавистной Орде, звучат набатом. Чего стоят твои «Жития» Василька Ростовского и Михаила Черниговского. Ты, княгиня, взялась за труднейший и зело ответственный труд по созданию героических рассказов о подвигах русских князей, но не на поле брани, а в другом, более тяжком для них положении. Их зверски пытали, но они не захотели перейти на сторону врагов. Именно таким образом ты, Мария Михайловна, воспитываешь своими сводами убежденность и уверенность в победе русичей, вселяешь в их сердца стойкость и непремиримость. Ведь надо честно признаться, что многие князья пали духом, растерялись, их обуял животный страх перед ордынцами. И вот сыскался человек, коему надо было их ободрить, вселить веру в будущую победу. Этот хрупкий, но мужественный человек передо мной. Тебе, княгиня, должна быть благодарна вся Русь.
Тонкое, чистое лицо Марии зарделось.
— Не слишком ли, Александр? Зачем такие высокие слова.
— Не слишком, Мария Михайловна. Все твои деяния говорят о величайшем значении, как самого Ростова, так и составленных в нем сводов для истории и культуры всего русского народа. Ты творишь огромное дело!
— Если так, то ловлю тебя на слове. Не зря я тебе заикнулась о Владимире. Ходят слухи, что Владимир намерен вернуть из Ростова великокняжеское летописание. Князь Андрей честолюбив и он…
— Можешь не договаривать, Мария Михайловна, — по лицу Невского пробежала тень. — Я хорошо ведаю своего брата. Ты, пожалуй, права, но постараюсь убедить Андрея. Твои труды стоят того, чтобы я сделал крюк во Владимир.
Княгиня благодарно поклонилась Невскому в пояс. Он еще долго находился в «затворе»: беседовал с отроками, учеными мужами и особенно с Дионисием, который произвел на него неизгладимое впечатление. Сей муж знал не только несколько языков, не только блестяще цитировал иноземных литераторов, историков и ученых, но и весьма мудро отвечал на разные житейские вопросы. Глубина его мыслей была поразительной.