Ростов Великий
Шрифт:
Толпа еще дружней захохотала.
— И впрямь наш вирник дурень!
Ушак повернулся к дружинникам:
— Чего стоите? Над княжьим человеком измываются!
Но дружинники сами посмеивались. Тогда руку подняла княгиня.
— Успокойтесь, люди добрые.
Кажись, и не громко, и не повелительно сказала, но горожане тотчас примолкли: уважали княгиню ростовцы.
Анна же Мстиславна подозвала ключника [31] и приказала:
— Сему ямщику выдать новое платье и дать на прокорм денег. И чтоб не скупиться!
31
Ключник —
Ключник поклонился, но в глазах его застыло явное замешательство.
— Прости, великая княгиня, но такого повеленья князя Константина Всеволодовича не было.
— Князю я доложу.
Ростовцам приказ Анны Мстиславны был встречен с одобрением. Один лишь Ушак продолжал кривить рот.
Княгине не хотелось уезжать из Ростова: не только привыкла к древнему городу, но и полюбила, как любил его и князь Константин Всеволодович. Ростов понравился ей больше, чем Смоленск, где прошло ее детство.
Тяжело расставаться с городом на озере Неро. Впереди ждет немилый ее сердцу великокняжеский Владимир, кой многие годы напускал свои враждебные рати на Ростов. И зачем только остался супруг в этом злом городе? Великокняжеский стол его никогда не прельщал, он еще четыре года назад отказался от Владимира ради Ростова Великого. Но ехать надо: где муж, там и жена.
Без особого веселья собирался во Владимир и Алеша Попович: не только князь Юрий, но и горожане затаили на него зло за победу над владимирским богатырями Юрятой и Ратибором, такого никогда не прощают. В любом городе гибель местного богатыря вызывает всеобщее уныние и острое желание отомстить обидчику. Каково жить среди владимирцев?
Князь Константин щедро наградил Алешу и его дружину, столь много сделавших для поражения вражьей рати. Поповичу князь подарил новую вотчину.
— Лихо сражался, Алеша. Не зря когда-то мой отец взял тебя в дружину. Поболе бы таких воев среди моих гридней. Дарую тебе, боярин, угодья по реке Гда с Поречьем-селом, деревнями Огарево и Ново, с бортями, [32] сенокосными угодьями и рыбными ловами. Все, что окрест Гремячего Колодезя, отныне твоё, боярин!
— Благодарствую, великий князь, за щедроты твои, — поясно поклонился Попович. Да токмо…
32
Борть — дуплястое дерево, дуплявый пень, дупляк, в котором водятся пчелы.
Бортник — человек, занимающийся пчеловодством в бортных лесах.
На щеках Алеши вспыхнул смущенный румянец.
— Аль что не так?
— Да я, великий князь, никогда еще мужиками и угодьями не владел. Мое дело ратоборствовать, а тут хлопот не оберешься.
— Экая незадача, — рассмеялся Константин Всеволодович. — Мужиками управлять — не мечом махать. Толкового тиуна подбери.
— Непременно подберу, великий князь.
— Чудной ты у нас, Алеша, — молвил воевода Воислав Добрынич. — Ему вотчину дают, а он чуть ли руками не отмахивается.
— Чудной, — не без злорадства протянул боярин Борис Сутяга. Его грызли раздражение и зависть.
Зол был на великого князя Борис Сутяга.
До Владимира добирались древним Суздальским трактом, кой петлял среди дремучих лесов. Княгиня и бояре с домочадцами ехали в повозках, дружинники и челядь тряслись на конях. Позади двигался небольшой обоз с кормовым запасом.
Майское утро было теплое, румяное. От зеленоглавого, непроглядного леса духовито пахло смолой. В некоторых местах лес суживался, и тогда мохнатые ветки скользили по плечам и лицам наездников, шуршали по повозкам. Впереди княжьего поезда мчали два десятка оружных холопов; то были сторожевые доглядчики. Лесной путь непредсказуем, случалось по нему и разбойные ватаги шастали, нападая на богатые купеческие караваны. За княгининой же повозкой ехала малая дружина Алеши Поповича. С ней надежно, покойно, душа Анны Мстиславны не ведает страха.
А Василька и его братиков разбирает любопытство. Там, где лес отступает, и повозка плывет по цветущему дикотравью, мальчонки высовывают головы из раздвижного оконца и жадно вглядываются в косматые ели и сосны, где прячется всякая нечисть.
— Матушка, глянь. Махонький леший по дереву скачет! — закричал Василько.
— Да что ты, Господь с тобой.… Да это же белка прыгает. Добрый, пушистый зверек.
Василько никогда еще не видел живой белки.
— И я хочу поглядеть, — высунулся из повозки Всеволод. — Где, где белка?
— Проехали уже, сынок, не огорчайся. Увидишь еще, дорога наша дальняя.
Иногда поезд по той или иной надобности останавливался. Василько, не дожидаясь услужливой руки челядинца, выпрыгивал из повозки и каждый раз подбегал к Алеше Поповичу, кой был в сверкающем драгоценном доспехе.
— Не устал, княжич?
— Нет, подушки мягкие. Это ты, поди, устал в седле сидеть, да и доспех тяжелый. Поди, одна кольчуга целый пуд.
— Полегче, — широко улыбнулся Алеша. — Фунтов двенадцать, пушинка. Но на мне не кольчуга, а панцирь. Слыхал о таком доспехе?
— А как же… Да я ж его в твоих хоромах видел. С кольчугой схож.
— Схож, да не совсем…Добрыня Рязанич, подь-ка сюда. Вот он в кольчуге. Зришь разницу?
— Колечки иные.
— Молодец, Василько Константинович. Запоминай: панцирь отличен от кольчуги тем, что вместо проволочных круглых и, как говорят мастера, «облых» колец, панцирь плетется из плоских колечек, клепанных на «гвоздь». Такие кольца наши оружейники стали ковать еще лет двадцать назад. А для чего? Ну-ка глянь на меня с Торопом, вокруг обойди. Угадал?
— Угадал! — от радости Василько аж в ладошки хлопнул. — Панцирь-то почти вдвое больше тело прикрывает. В таком доспехе никакому врагу не одолеть.
— Вдругорядь молодец, Василько Константинович. Железное поле именно вдвое больше, чем у кольчуги. Русские умельцы такой панцирь сотворили, что его вес остается не тяжелее кольчуги. Ты подумай, Василько Константинович, какие на Руси кудесники.
— И впрямь кудесники. Железа вдвое больше, а вес одинаков. Добрые у нас мастера. Попрошу батюшку, чтоб всему войску такие панцири выдал.