Ростов Великий
Шрифт:
К Васильку подошел один из слуг:
— Великая княгиня в повозку зовет. Дале едем.
В повозку Василька уже не манит. Он глянул на коня Алеши в дорогом убранстве и попросил:
— Посади меня на коня, Алеша. Уж так хочется!
— Да я с великой радостью, княжич, но токмо надо княгиню спросить.
Анна Мстиславна милостиво дозволила.
И вот Василько на богатырском коне Алеши Поповича. Радость из радостей! Ишь, с какой завистью поглядывают на него из повозки братики Всеволод и Владимир. Им такое счастье и во сне не пригрезится. Какое ловкое седло у Алеши, как легко и пружинисто рысит его знаменитый конь. Эх, вырваться бы сейчас впереди поезда и стрелой помчать к стольному граду!
Лицо
Скучал Василько о дядьке. Сколь тот всему научил, сколь всего рассказывал, особенно о его именитом деде Всеволоде Большое Гнездо, прадеде Юрии Долгоруком и прапрадеде Владимире Мономахе, о брате деда Андрее Боголюбском, коего убили Кучковичи.
Вспомнил Кучковичей, и нахмурился. Дед, Всеволод Юрьевич, казнил всех заговорщиков — ростовских бояр, убивших его брата Андрея Боголюбского. Злодеев Кучковичей повел зашить в короб и бросить в озеро Пловучее, что близ города Владимира. Дворовые сказывали, что сей короб до сих пор плавает в озере. Страх-то, какой!
Василько глянул в задумчивое лицо матери и спросил:
— А правда, что Кучковичи в озере плавают? В коробе деревянном.
— Ты и об этом слышал? — насторожилась Анна Мстиславна. Страсть не любила она разговоров о войнах и казнях.
— Слышал, матушка… Плавают?
— Небылицы. Никакие короба по озеру не плавают… Ты глянь, чадо, какая лепая [33] деревенька на угоре завиднелась. Там и поснедаем.
Глава 6
КНЯЗЬ КОНСТАНТИН
33
Лепый — красивый.
— Едут, великий князь! В полуверсте.
Константин Всеволодович, в окружении княжьих мужей, стоял на отлогом берегу реки Нерль. Встречал супругу с детьми. Анна Мстиславна все красоты владимирские видела, а вот сыновья ни разу. Пусть запомнят да полюбуются.
На берегу застыла в ожидании княжеская лодия с гребцами. На князе синее корзно с малиновым подбоем, застегнутое на правом плече золотою запоною, под корзном — зеленый, шитый золотом кафтан, перетянутый рудо-желтым поясом, на голове соболья шапка с алым верхом.
По левую руку Константина встречал великую княгиню и новый ростовский епископ Кирилл, кой ушел вместе с княжеской дружиной на Липицу еще в марте. На владыке длинная, просторная мантия, панагия, [34] и нагрудный серебряный крест. Длинная, пышная борода колышется на легком благовонном ветерке.
По правую руку князя стоял владимиро-суздальский епископ Симон. Редкая, странная картина! Два равнозначных владыки при одном князе. У обоих напряженные, озабоченные лица.
34
Панагия — нагрудный знак православных епископов в виде небольшой, обычно украшенной драгоценными камнями иконки, носимой на груди, поверх одеяния.
Ростовский Кирилл пребывал в том состоянии духа, про которое можно сказать: один Бог ведает, что и как будет. Князь Константин Всеволодович владыку огорчил. Обычно любой князь, заняв великокняжеский стол, оставляет в своей земле своего же пастыря. Кирилл, со дня поражения Юрия Всеволодовича, должен встать во главе Владимиро-Суздальской-Ростовской епархии. Но этого не случилось.
Владимиро-Суздальский епископ Симон тоже в немалом замешательстве. Новый великий князь должен наконец-то определиться, кого-то выбрать, и послать на рукоположение к киевскому митрополиту. Скорее всего, к нему поедет ростовский епископ Кирилл, верный подручник Константина… Обидно! Сколь усилий приложил Симон для процветания храмов своей епархии, сколь новых церквей поднялось на Владимиро-Суздальской земле! И теперь всё это передать чужаку, кой и единой монеты не вложил на возведение и украшение храмов. Горько, на сердце тошно. Скоро придет тот день, когда напыщенный Кирилл встанет у амвона [35] собора Успения Божьей матери. Горько!
35
Амвон — возвышенная площадка в церкви перед так называемы ми царскими вратами.
Просветлевший Константин Всеволодович троекратно облобызал жену и детей, а затем повел семью на княжескую лодию.
Ветерок был тиховейный и вялый, поэтому паруса не поднимали, и судно шло на веслах. Река Нерль словно заснула в своем дремотном покое.
Великий князь Константин Всеволодович, обняв Василька, стоял на палубе. Показывая рукой на обширные пойменные луга, зеленые леса, красавицу Нерль с рыбными ловами, довольно говорил:
— Ныне это всё твое, сынок. Мой век не такой уж и долгий. Владимирская земля богата не токмо всякими угодьями, но и прекрасными храмами.
— А храм Покрова на Нерли увижу?
Увидел Василько и чудеснейший храм на Нерли и великолепный белокаменный дворец в селе Боголюбове и сам Владимир с Золотыми Воротами, окованными золоченой медью и «лепый» собор Успения Божьей матери. Не зря нахваливал дядька Еремей искусных рукодельников, сысканных со всей Руси Андреем Боголюбским. Вот тебе и «пригород»! А какой дивный княжеский терем, в коем жил совсем недавно Юрий Всеволодович.
Любознательный Василько в первый же день обегал все многочисленные переходы, сени, повалуши, горницы, светелки, изукрашенные затейливой резьбой башенки-смотрильни… Просторен и красив владимирский терем, пожалуй, побогаче чем ростовский. Хорошо в таком тереме жить.
Пришел Василько и в ложеницу Ватуты. Дядька Еремей лежал на широкой постели. Подле него сидел церковный лекарь [36] с пользительной мазью в склянице. Увидев княжича, Еремей Глебович приподнялся на правый локоть, заулыбался.
— Рад видеть тебя, Василько Константинович. Не забыл своего дядьку?
— Никогда не забуду!
Василько подбежал к недужному, обнял ручонками за шею.
— Не забыл. Спасибо тебе, чадо, — растрогался Ватута. — Все ли у тебя слава Богу? Не хворал без меня?
36
В описываемый период лекари («лечцы») входили в число церковных людей и обслуживали княжеские и боярские дворы.