Рот, полный языков
Шрифт:
Я устало опустился на стул, мой взгляд упал на настольный аквариум. Там плавала четверка чешуйчатых трилобитов. Возня этих водяных гусениц напомнила о работе, и я вскочил, как ужаленный.
— Да прекратите же! Вы ничего не решите, если будете друг на друга орать. Разве так должны толковать дочь и мать? Мама, вам с Шарман пора убрать пальцы с горячих клавиш. Что было, то быльем поросло, надо жить дальше. — Тут у меня возникла спасительная мысль: — Вот что, пускай Шарман при мне денек потусуется. У нас будет время обо всем поговорить, авось что-нибудь путное из этого вылупится. А вечером я ее
— Корби, ты всегда был таким славным мальчиком, — заулыбалась мама. — Не сомневаюсь, ты сумеешь вправить мозги нашей la cucaracha [204] .
Шарман напряглась:
— Мама, я предупреждаю…
Я схватил Шарман под локоток, шлепнул по одной из растущих из живота ножек (та инстинктивно поджалась) и потащил к двери.
— Корби, — провожал меня в коридоре мамин крик, — я приготовлю твой любимый мамонтовый стейк!
Только в поезде, что ехал через город, Шарман заговорила со мной.
204
таракан (исп.).
— Мамонтовый стейк! — фыркнула она. — А для меня — только котлетка из овцеволчатины, и то, если долго клянчить!
Я слегка успокоился, доставучие рифмы отступили в какие-то маловажные доли мозга. Слава богу, Шарман не собиралась хранить угрюмое молчание. Поглядим, вдруг да удастся выправить ситуацию.
— Зря ты так, Шарман. Знаешь же, мама — не из породы домохозяек. Да и после папиной смерти нелегко ей пришлось. А ты, вон, играть вздумала. Неужто не понимаешь, что этим блокируешь ее рецепторы? У нее и правда только одно развлечение в жизни осталось…
Шарман напряглась, отростки на животе принялись шевелиться, как ножки задавленного таракана. Видимо, она еще не научилась как следует управлять этими конечностями.
— А как насчет меня? Я для нее что, не развлечение? Почему она мной не интересуется, моей жизнью? Тебя всегда расхваливает, превозносит до небес. А мне от нее достаются только гной и слизь.
— Шарм, зачем так вульгарно? Мама меня больше любит, потому что я ей, наверное, чем-то папу напоминаю. И она мной гордится, потому что я выбрался из проджекса. И работу нашел… Правда, это не бог весть что, но все же… Ну а что она твои лейкотрины катализирует, так это…
— Знаю, знаю, из-за Тараканов. Ну, ладно. У меня для вас с мамой есть новость. Я уже не личинка. Я взрослая. И я все решила! Быть Тараканом — это здорово. Это великая честь. Сделался Тараканом — оставайся им до конца. И очень скоро я стану Тараканом полностью. Потому что со дня на день начнутся великие события, и Тараканы…
Шарман осеклась.
— О чем это ты? Что за гадкие капканы ставят нам твои Тараканы?
Она обхватила себя всеми восемью руками — две основные и шесть дополнительных, — замкнулась, и мне больше не удалось вытянуть из нее ни слова.
Когда остановился поезд, мы в очереди к выходу оказались за Человеком-Видимкой. Жуткое зрелище всех его работающих внутренностей вызвало у меня желание исторгнуть съеденные на завтрак суперхлопья.
Ну и выдался денек, хоть головкой об пенек!
Наверху мы зепто
Штаб-квартира КЕ в прошлом веке была аквариумом Шедд. Но, как и все зоо— и аквапарки былых времен, с пришествием помесей океанариум оказался не при деле.
Когда трансгены всех мастей — в том числе и чудища, каких матушка-природа по собственной воле никогда бы не произвела на свет, — стали попадаться не в книжках и фильмах, а на улицах, в транспорте и магазинах, а то и в кроватях отдельных представителей человеческой расы (например, продукция «Гедоникс-плюс»), зевакам разонравилось смотреть на клетки с тоскующими пленниками. Все зоопарковладельцы быстро распродали экспонаты по лабораториям и занялись другими делами. Даже как хранилище видов, находящихся под угрозой исчезновения, зоопарк больше не был нужен — эту работу на себя взял Большой Генетический Банк.
Но все-таки бывший туристский аттракцион сохранил кое-какие связи с животным миром, и у меня нередко возникал повод об этом подумать.
В дверях я встретил Шарика, своего приятеля и коллегу — он тоже работал Кормильцем Едоков. И видок у него был замотанный.
— Привет тебе, Шарик, ходячий кошмарик, — чуточку нервничая, сказал я. — Как настроение у нашего Оззи?
Физиономия Шарика — сплошь вислые складки и глубокие морщины — очень подходит к собачьей кличке. Всегда-то он уныл, и свет ему не мил. А когда по уши в заботах, как сейчас, так просто олицетворение вселенской тоски до гробовой доски.
— Меня Хан напугал. Он же всегда такой апоптозный, а нынче просто на себя не похож! Представляешь, дал нам всем отгул, велел посетить в Петле [205] официальный контакт-фестиваль. Ну, это что-то вроде сенситивного тренинга — как правильно обращаться с демонстрантами-антимодами. Вот ты скажи, неужели тот Хан, которого мы знаем и ненавидим, способен уронить хотя бы йоктослезинку, если кто-нибудь из нас треснет по зубам чертова горлопана?
Действительно, для Оззи это странновато. Но все же я решил, что слышу хорошую новость — хорошую по сравнению с предыдущими. Мне даже зепто полегчало. Однако Шарик тут же меня разочаровал:
205
Деловой, торговый и культурный центр Чикаго. — Примеч. пер.
— Он у всех спрашивает, где тебя носит. Сдается, для кадета Корби у него особое задание.
— Всемогущий Огун! Ну, я и влип, как базово-линейный кур в ощип!
— Вовсе даже и не обязательно. Я же говорю: наш Хан на себя не похож. Может, и не спустит с тебя шкурку. Но все-таки не стоит тебе медлить.
— Твоя правда. Спасибо за предупреждение, Шарик. С меня — ответная услуга.
— Да ладно, какие счеты между чуваками. Э, а кто эта симпотная бага? Хочешь со мной денек провести, а, божья коровка?