Рот, полный языков
Шрифт:
— Хорошо. Я тебя поцелую. Сейчас, только поднимусь повыше.
Она отошла в угол и вспрыгнула на табурет. Цокая копытами, Туликава приблизился к ней, и они начали страстно целоваться. Остроконечные груди индианки с напряжёнными сосками прижались к волосатой груди кентавра. Он опустил руку и стал нежно гладить её влажную шель. Застонав, она потёрлась о него всем телом. Потом отстранилась.
— Ах, Тули, как жалко, что мы можем целоваться только сначала.
Туликава попробовал принять опечаленный вид, но мало преуспел в этом.
— Да, у меня другое тело, но у него есть и достоинства…
Иина спрыгнула на пол и потрепала кентавра по холке.
— А
Огромный синеватый член пульсировал, налившись кровью. С его приплюснутой головки уже свисали нити тягучей смазки. Опустившись на корточки, Иина нежно потёрлась о член сначала одной щекой, потом другой, оставляя на лице скользкие следы. Потом, обхватив массивный инструмент двумя руками у основания, стала ласкать головку, которая не помещалась в рот, губами и языком, глотая выступающий сок. Туликава начал поддавать задом, член его судорожно сокращался. Выскользнув из-под лошадиного брюха, индианка подошла к столу, расстелила на нём новый платок и легла на спину. Туликава радостно встал на дыбы и скакнул вперёд, поставив передние копыта на стол. Приподняв бёдра, женщина взяла в руки член и приставила головку к половым губам. Потом, взявшись за кольца, развела половые губы в стороны как можно дальше. Туликава шагнул вперёд. Иина вскрикнула от боли. Могучий стержень разломил её щель как переспевший плод, лазуритовые кольца вдавились в бёдра. Она изо всех сил ухватилась за край стола сзади, одновременно раскинув бёдра как можно шире и зацепившись ногами слева и справа. Член входил во влагалище всё глубже.
Введя его наполовину, кентавр остановился и начал медленные толчки. Исступлённые крики женщины взорвали ночную тишину. Стол качался и трещал как корабль, попавший в шторм. Когда Туликава кончил, его обильное семя сразу переполнило влагалище. Он вытащил член, и пенящийся поток хлынул свободно, заливая стол. Кентавр отступил, с тяжёлым стуком опустив копыта на пол. Иина лежала с закрытыми глазами, её тело обмякло. Он приблизился и, наклонившись, поцеловал её в лоб. Чёрные ресницы затрепетали, раскрываясь. Она погладила ею по щеке.
— Мы запачкали твою вышивку? Ничего, я всё равно надену этот платок. Я хочу ощущать твой запах, когда буду встречать судьбу.
— Но крайней мере, мы пойдём вместе, — вздохнул кентавр. — Как же иначе, ведь мы с тобой дружим с детства. Если вы с Иксаем будете завтра рядом со мной, я приму свою участь с радостью.
— Я тоже, Тули. Я тоже.
В тот особый день природа преподнесла самые обычные утренние подарки. Ласковый бриз возвестил триумфальный выход солнца. Нарядные облака ушли со сцены, уступая дорогу. В зарослях послышались крики лесных обитателей, следом заголосили и домашние животные, которые сообщали о своих нуждах куда вежливее, привыкнув к регулярному питанию. Однако сегодня вместо обычного корма они получили свободу. Их выпустили из сараев и загонов, хлестнули хворостиной и предоставили самим себе. Странно было и другое: из очагов не поднимался дым, не слышалось звуков стирки, никто не собирался на охоту. Люди выходили из дверей молча, с печальными, а то и заплаканными глазами, и потихоньку брели к центральной хижине.
Ксексео ждал их на пороге. Он стоял, выпятив грудь, лицо светилось гордостью и самодовольством. Кошачий череп на посохе вторил его улыбке.
Над хижиной высилось дерево, проросшее сквозь крышу — Огненная Жаба сделала своё дело. Густая листва на трёх его ветвях, красной, белой и чёрной, шуршала на ветру, нашёптывая волю богов.
Уверенный
– Нам подан знак! Белая ветвь — это любовь. Красная ветвь — отчаяние. Чёрная — смерть. Белая большая, красная поменьше, чёрная — меньше всех. Мы встретим нашу общую судьбу сегодня!
— Я не опоздал? Пропустите! — воскликнул кто-то в толпе.
К шаману протиснулся юноша-метис в городской одежде.
— Кто ты? — строго спросил Ксексео. — Почему мешаешь нам в этот священный час?
— Ксексео, это же я, Каозиньо!
— Каозиньо?
— Бывшая Каозинья, дочь Зетвары и Лазаро Сабино, белого человека.
В толпе послышались смешки. Шаман поднял руку, и всё смолкло.
— Ты похож на дочь Зетвары, но ты не женщина! Как это может быть?
Каозиньо кивнул на телегу с грузом, накрытым парусиной.
— Это сделала безумная богиня. Я стал мужчиной, а отец — женщиной. Потом мы переехали в город, и отец, то есть, мать поменяла профессию и пошла работать в дом сеньоры Граки. Мы с сеньором Велосо ездили закупать товар и вернулись только вчера вечером. Мать рассказала мне, что случилось, и я сразу же вскочил на коня и помчался сюда. Я хочу помочь вам укротить богиню.
Ксексео глубоко задумался, потом важно произнёс:
— Ты не можешь нам помочь. В твоих жилах течёт кровь белого человека — она не нужна богу, которого мы хотим сотворить.
Каозиньо опустил голову. Вождь Пайве вышел вперёд и положил руку ему на плечо.
— Ты не разделишь нашу судьбу, сынок, но сделаешь дело не менее благородное. Будь свидетелем сегодняшнего дня и расскажи миру о нашей жертве.
Лицо Каозиньо просветлело, он выпрямил спину.
— Мы должны доставить богиню к морю. — сказал Ксексео. — Расчистите путь.
Толпа бросилась выполнять приказ, растаскивая на части и унося в стороны лёгкие хижины, которые загораживали путь телеге. Иксай подошёл к шаману.
— Мы не уедем далеко. Колёса застрянут в песке.
— Что ты предлагаешь?
— Снять колёса и тащить телегу волоком.
— Хорошо.
Через час всё было готово. Через деревню, словно след пронёсшегося урагана, проходил широкий путь к морю. Телега превратилась в импровизированные сани, в оглобли запрягли свежих лошадей. Кнут щёлкнул, лошади рванулись вперёд, и богиня двинулась в путь, последний в её нынешнем земном воплощении. Самые сильные из мужчин налегали плечами на стойки телеги, помогая упряжке, остальные торжественно шагали сзади. Музыканты с флейтами и барабанами наигрывали мелодию, окрашенную в цвета волшебного дерева — белый, красный и чёрный. Процессия медленно продвигалась к берегу океана. Ксексео приказал установить сани у самого края волн открытым концом вперёд. Лошади не хотели заходить в воду, и лишь Туликава смог уговорить их. Наконец сани остановились.
Толпа молча ждала приказов шамана. Каозиньо стоял поодаль, там, где начинались травянистые дюны.
— Откройте её!
Узлы легко поддались умелым пальцам. Десятки рук вцепились в парусину и разом дёрнули.
Обугленное лицо, сожжённые груди, обгоревший живот, покрытые струпьями бёдра — женщине давно следовало быть мёртвой. Тем не менее, она дышала, чуть слышно, но ровно.
— Нож!
Ученик подал шаману острое мачете.
— Последними подойдут те, кто избран, чтобы столкнуть её в воду. Тогда они успеют потом присоединиться к нам. Пусть встанут отдельно, чтобы я их видел.