Рота, подъем!
Шрифт:
– Еще хочешь? Еще, умник? – закричал комбат. – Взводный, это чмо заставить убирать снег по всей территории, чтобы я мочи не наблюдал.
А потом в поле. Уроды, блин.
Солдаты, тихо пообсуждав неуставные отношения офицеров к солдатам, неограниченных прав первых при полном отсутствии оных у вторых, потянулись к полевой кухне на завтрак. Воды в баке для мытья и питья не было. Вернее, она булькала внутри, когда ее дружно толкали, но течь из крана отказывалась напрочь.
– Какой идиот заморозил воду? – не унимался майор.
Отвечать ему никто из солдат не решался, откровенно опасаясь за свои носы и другие
– Мороз, товарищ майор, – спокойно ответил Змеев. – Вода замерзла в трубе слива. Сейчас солдат уже прогревает.
– Раньше надо было. До подъема.
– Учтем на будущее, – прапорщик был спокоен, как удав из мультфильма.
Позавтракав, мы снова пошли в поле к местам, которые оставили вечером. Дорожку снег засыпал, и мы ее вновь протаптывали валенками.
Идущим последними было легче. Дойдя до места работ, мы начали расчищать снег. Мороз под утро усилился, и нежелающие замерзнуть махали кайлом и лопатой очень даже бодро, не обращая внимание на звания или срок службы.
– Андижанов, чего стоишь? – взводный посмотрел на азербайджанца с вечным взглядом наркомана. – Работать будешь?
– Нэ буду.
– Ты почему товарищей бросил?
– Оны мнэ нэ таварищи, – как обкуренный, проговорил азербайджанец.
– А замерзнуть не боишься?
– Нэт.
На Андижанове была надета короткая, темная шинель и очень узкоушитая шапка, выглаженная по углам так, что казалась квадратной.
Шапка с трудом дергалась на коротко стриженной макушке азербайджанца. Кирзовые сапоги были вычищены до блеска, и двойной скошенный каблук проваливался в снег, как только его владелец делал маленький шаг. Его форма считалась "писком" в армейской моде и означала, что он не готов к какому бы то ни было физическому труду.
Рядом с Андижановым стоял чеченец Мусаев, одетый в нечто подобное.
– Мусаев, и ты работать не будешь?
Глупые вопросы лейтенанта меня уже начали раздражать.
– Товарищ лейтенант, оставьте их в покое. Ребята больные, нездоровые, пусть отдохнут.
– Кто болной? Я болной. Щас ты будэшь болной.
– Отдыхайте, сынки, отдыхайте. Дедушка потрудится, – ответил я, размахиваясь киркой.
– А почему им такие привилегии? – подошел ко мне взводный.
– Хочу посмотреть, на сколько их хватит. На таком морозе, не двигаясь, яйца замерзнут и отвалятся минут через семь. Ну, максимум, через десять.
– Ну-ну… психолог. Но работать все должны. И я…
Я посмотрел лейтенанту в глаза. Наверное, мой взгляд, означавший:
"Ты начальник – делай, как хочешь. Ругайся с ними или не ругайся – не твои проблемы", – был понят взводным, и он, повернувшись, переваливаясь через снежные сугробы, пошел на противоположную сторону копаемого нами участка.
Солдат хватило минут на пять, не больше. Андижанов подскочил к
Абдусаматову и стал вырывать у него лопату.
– Дай мне, дай сюда,- и, схватив инструмент, начал раскидывать снег не хуже снегоуборочной машины. Снежные хлопья полетели во все стороны так, что не оставили сомнений – мороз дошел до самого дорого.
Меньше, чем через двадцать секунд, то же самое проделал и Мусаев, схватив кирку у другого солдата. Мы остановились, наблюдая за работой физически сильных парней.
– Сам зачэм стаишь? Пачэму нэ работаэшь?
– Не могу глаз оторвать. Первый раз вижу, когда ты делом занимаешься,
– Мужики, бросай работу. Картошка приехала.
Для поддержания сил комбат распорядился, чтобы каждый день в одиннадцать часов нам привозили на БМП, командиром которой я являлся, картошку в мундире и горячий чай, что было совсем кстати на холоде.
– Продолжаем, продолжаем работать! – начал через пять минут отгонять нас от горячего термоса Гераничев.
– Товарищ лейтенант, когда человек ест, его даже собака не кусает.
– Вы как разговариваете? Я не собака, я офицер. Выполнять приказ!
Если не будет выполнена норма, то придется вернуться вечером.
Вечером этого дня мне удалось вырваться в часть под предлогом начинающего болеть горла, сославшись на необходимость таблеток. В роте я нашел зеленый шарф, выторговал у каптерщика еще две пары портянок и уговорил фельдшера в санчасти отдать мне все лекарства, которые могли сбить температуру, как-то вылечить простуженное горло и прочие воспалительные процессы полным ходом набиравшие обороты в палаточном городке. Со всем этим скарбом я, как обещал Рожину, вернулся к ужину на место дислокации сборного батальона.
– Что ты ходишь, как немец под Москвой? – попытался наехать на меня взводный.
– Немцам было теплее, о них думала армия Вермахта. А тут сам о себе не подумаешь – никто не подумает.
– Немедленно сними.
– Если сниму, сразу заболею. Заболею – тут же уеду.
– Я тебе уеду. Я тебе уеду. Сними! Это приказ!
Спорить с дураком посреди поля было бессмысленно. Я, бурча себе под нос ругательства, снял зеленый шерстяной шарф и пихнул его в карман.
Утром человек пять заявило, что у них больное горло и им больно глотать. Фельдшер подтвердил высокую температуру у каждого из солдат, и грузовик на зависть остальным увез их в часть с уже ставшего ненавистным всем места. К вечеру после работ в поле во время небольшой метели с холодным северным ветром количество больных прибавилось. Утром следующего дня я стоял в строю с горлом, обмотанным зеленым шарфом.
– Ты опять неуставной шарф нацепил? – братан не мог пройти мимо.
– Холодно.
– Сними.
– Уеду вместе со всеми. Отстаньте, товарищ лейтенант.
– Что ты сказал?
– Гераничев, оставь его. Лишь бы работал, – Рожин видел, как редеют наши ряды, и понимал, что в таком темпе через три дня тут останутся только офицеры.
К домику операторов подкатил УАЗик, и из него вылез генерал-майор.
– Батальон, смирно! Товарищ генерал-майор, личный состав сводного батальона для выхода на работы построен. Командир батальона майор
Рожин! – отчеканил комбат, своим животом почти упираясь в генеральское пузо.
– Вольно. Товарищи солдаты и сержанты. Вы выполняете важное правительственное задание. От этого задания многое зависит. Я повторяю: многое. Вы копаете траншею для показательной демонстрации обороны взвода ночью, зимой. Будет присутствовать самое высокое командование Московского военного округа, офицеры иностранных держав и уполномоченные лица. На вас возложена серьезная честь выполнить свой воинский долг. Я еще раз повторяю: честь! Я уверен, что вы с доблестью справитесь и будете достойно награждены. Но это после, а сейчас, – генерал сделал театральную паузу, – больных больше нет.