Рота стрелка Шарпа
Шрифт:
— Да, лордом Веллингтоном.
В Уайтхолле это имя, похоже, ничего не значило.
— Ему следовало бы получше знать правила.
Усилием воли Шарп сдержал готовое выплеснуться раздражение:
— Мне кажется, что от вас требуется только утверждать поданные списки, нет?
— Или не утверждать их! — рябой издал смешок и на лицах половинных офицеров появились злорадные ухмылки. — Утверждать, мистер Шарп, или не утверждать их!
Чиновник, узкие плечики которого всё ещё сотрясал беззвучный смех, выудил из складок одежды очки и, водрузив их на переносицу, уставился на бумаги Шарпа, будто надеясь
— Существуют правила, мистер Шарп. Мы тратим много времени на утверждение документов. Ваши не исключение. — клерк покачал головой. Ему было ясно, что Шарп ни черта не смыслит в армейской механике.
— Но два года?!
— Это не срок для делопроизводства! — чиновник сказал это с гордостью. Было видно, что волокита в его понимании была бесспорным доказательством глубочайшей мудрости штабных умов.
— Кроме того, имело место ошибка, и мы искренне благодарны вам, за то, что вы привлекли к ней наше внимание.
— Какая ошибка?
— Скорее, небрежность. Часть ваших бумаг попала в дело некоего Роберта Шарпа, лейтенанта, скончавшегося от лихорадки в 1810 году. Кстати, его документы были в полном порядке.
— В отличие от моих?
— Да, это так. Но он мёртв, а вы нет, — клерк внимательно посмотрел на Шарпа. — И если вы вновь совершите что-то достойное капитанского чина, обещаю, ваши бумаги на этот раз будут рассмотрены в кратчайшие сроки.
— Насколько кратчайшие?
— Настолько, насколько я сказал, — клерк протёр очки и спрятал их в карман. — А теперь прошу меня простить, у меня много дел.
Ошибка. Ошибкой был и отбитый у французов Орёл, ошибкой было золото, спасённое из пылающей Альмейды, ошибкой была резня с врагом при Фуэнте де Оноро. Для Уайтхолла и сам мистер Шарп, по-видимому, был ошибкой.
Шарп мрачно смотрел на стены Сьюдад-Родриго. «Форлорн Хоуп» [1] для него тоже был последней надеждой. Он вызовется возглавить штурмовую команду и тогда, если Шарп останется жив, ни одна чернильная душа из Уайтхолла не посмеет назвать это ошибкой!
1
“Forlorn Hope” дословно и означает «Последняя надежда». — Прим. переводчика
— Ричард Шарп! — тихий голос позади заставил офицера обернуться.
— Сэр!
— Слышал, вы вернулись к армии, — майор Майкл Хоган скользнул на снег рядом, — Как поживаете?
— Ничего. — Шарп отряхнул снег и пожал протянутую руку в перчатке.
Инженер улыбнулся:
— Выглядите, как утопленник, держу пари, что и чувствуете себя так же. Рад вас видеть. Как Англия?
— Сыро и холодно.
— Протестантская страна, чего же вы хотите. — снисходительно заметил ирландец, игнорируя те же мороз и сырость, царящие на земле католической Испании, — А что сержант Харпер, ему понравилась Британия?
— Думаю, да. Большую часть времени он отъедался и хихикал.
Хоган засмеялся:
— Разумный человек. Вы передадите ему мои наилучшие пожелания?
— Конечно.
Английские осадные орудия, длинноствольные, двадцатичетырёхфунтовые, открыли огонь. Их ядра сбивали снег и камни с городской стены по обе стороны
— Штурм сегодня? Или это секрет?
— Секрет, безусловно. Правда, он известен кое-кому из числа тех, кто узнаёт новости даже раньше нашего генерала. По слухам, приступ назначен на девятнадцать ноль-ноль.
— А что слухи говорят о Южно-Эссекском?
Хоган покачал головой. Он служил при штабе Веллингтона и был в курсе всего:
— Ни полслова. Но я смею надеяться, что ваш полковник не откажет мне в небольшой любезности и одолжит вашу Лёгкую роту.
Шарп обрадовался:
— Зачем вам моя рота?
— О, ничего особенного. Нехватка рабочих рук — вечная беда сапёров. Будьте уверены, в брешь я вас не пошлю. Вы довольны?
— Ещё бы! — Шарп мгновение колебался, признаться Хогану о своём решении вызваться в «Форлорн Хоуп» или нет. Впрочем, рассудительный ирландец едва ли одобрил бы подобное безумство, и Шарп промолчал. Вместо этого он протянул инженеру свою подзорную трубу. Хоган долго разглядывал разрушения, причинённые городской стене артиллерией:
— Готово.
— Вы уверены? — Шарп принял трубу обратно, ощутив кожей ладони стылый металл бронзовой таблички с надписью: «В благодарность. А. У. 23 сентября 1803»
— В этом никогда не бываешь уверен. Но эта брешь готова.
Одной из обязанностей сапёров при осаде было наблюдение за проделываемым пушками проломом и оценка, насколько проходима для пехоты насыпь, образованная обломками стены.
Шарп заглянул в лицо пожилому майору:
— Вы не выглядите счастливым, сэр.
— Никто не любит осады, мой друг, — Хоган нахмурился: как ранее Шарп, он сейчас прикидывал, что за сюрпризы французы припасли английскому войску там, за проломом.
Теоретически осада была наиболее научным из всех видов сражений. Артиллерийский огонь рушит стену. О том, что брешь, наконец, готова принять штурмовую группу, знают обе стороны, но у защитников есть преимущество. Им известно место атаки, время и даже пропускная способность пролома. Противники готовятся: роют сапы, контрсапы, параллели, ставят пушки, — всё в строгом соответствии с канонами осадного искусства. Но стоит только инженерам нападающей стороны дать отмашку, — готово, мол! — и всё, наука заканчивается. Пушки, конечно, палят до последней минуты (как палят они сейчас), но это уже не играет никакой роли. Теперь всё решают штыки. Ярость нападающих сталкивается с упорством обороняющихся, и сказать, чья возьмёт, не может никто. От этих мыслей страх опять сжал Шарпу сердце. Словно почувствовав его состояние, Хоган похлопал стрелка по плечу:
— Всё пройдёт гладко, Ричард, — и вдруг сменил предмет разговора, — Что слышно о вашей женщине?
— Которой?
Ирландец усмехнулся:
— Которой! Терезе, естественно.
— Ничего вот уже шестнадцать месяцев.
«Я даже не знаю, жива ли она» — подумал он. Тереза сражалась с французами в «Гверилье» или «Малой войне». Холмы и горы, служившие ей полем битвы, находились неподалёку от Сьюдад-Родриго. Шарп не видел её с того момента, как они расстались под Альмейдой и, вспоминая девушку, почувствовал внезапный прилив желания. Стройная, гордая, с чёрными, как испанская ночь, волосами, она была подобна дорогой сабле: изящная, но смертоносная.