Роуд-муви
Шрифт:
– У меня есть профессия, – буркнул Никита.
– Интересно, и какая?
– Я писатель, – ответил Стеклов и смутился.
– Писатель, мой дорогой, это не профессия, это я как издатель… – отец махнул
рукой, давая понять, что не хочет тратить время на пустой разговор. – Пусть так. Писатель. Что ты написал? Несколько рассказов о таких же скучающих бездельниках – никчемных людях?
– Многие писали о никчемных, как ты говоришь, людях.
– Только ты не писатель, ты черная дыра,
вкладываешь. Твою брошюру напечатали только потому, что я за нее заплатил.
– Я пишу роман, – вдруг соврал Никита и в ту же секунду пожалел о том, что
вылетевших с языка слов нельзя вернуть назад.
Отец отреагировал на эту новость, как коршун на добычу:
– Вот как? И о чем?
– Я не могу пока сказать, ну сам понимаешь, все в такой стадии…
– Прекрасно понимаю, – отчеканил отец, – зато я тебе кое-что могу сказать. Я
недавно был у врачей. Они мне тоже рассказали, что все находится на стадии. И эта стадия уже неоперабельная.
– Что это имеешь в виду?
– Я имею в виду рак. Как ни пытайся, какие процедуры ни проводи, все закончат
одинаково, хоть это успокаивает.
Никита вздрогнул от этой новости: он знал, что отец не позволил бы себе шутить на подобные темы. На стене за спиной издателя висела карта мира. Стеклов-младший принялся разглядывать ее; контуры и очертания континентов парадоксальным образом помогали пережить чувство неловкости.
– Я даже не знаю, что сказать: мне, правда, жаль, – только и смог вымолвить Никита.
– Засунь свою жалость куда подальше, потому что я тебя жалеть не собираюсь.
– Да я не прошу.
– Ты видимо не понял ситуации, иначе бы ты не просил, а умолял. Дело в том, что
издательское дело сейчас переживает нелегкие времена. Чтобы остаться на плаву, в ближайшее время потребуются кардинальные реформы. Объясняю для порядка: мне ясно как белый день, что заполучи ты мое дело в свои белые ручки – оно тут же пойдет с молотка. Весь труд моей жизни.
– И что ты собираешься сделать?
– Оставить тебя с голой задницей, сынок.
– Как интересно.
– Больше ты не получишь от меня ни гроша.
– Мне бы не хотелось показаться мелочным, – Никита растерянно пытался
подобрать слова, – но куда ты хочешь девать свое добро?
– Отдам в достойные руки. Мне больно оставить этот мир с мыслью о том, что те
блага, которые я нажил непосильным трудом, еще больше развратят тебя и станут причиной для чего-то постыдного, что покроет позором мое имя.
Стеклов-младший закатил глаза:
– Ты всегда любил драматизировать, разве я виноват, что не соответствую твоим фантазиям о наследнике твоих непосильных дел?
– А ты всегда страдал недостатком воображения,
– Чего ты хочешь от меня? Чтобы я плакал и умолял тебя не бросать свое чадо на произвол судьбы?
– Я даже не уверен, способен ли ты на подобные эмоции.
– Тогда почему я должен это выслушивать?
– Потому что я все еще содержу тебя.
– Ну, хорошо, продолжай, наслаждайся своей властью, ты же так это любишь.
Отец ударил кулаком по столу, после чего в кабинете повисла напряженная пауза. Послышался стук, а затем в проеме полуоткрытой двери появилась голова испуганной секретарши:
– Вы звали, Николай Алексеевич?
– Нет.
Голова тут же исчезла за бесшумно закрытой дверью. Издатель, Николай Алексеевич Стеклов, медленно прохаживался вдоль окна, сжав губы, с несколько капризным выражением лица.
– Роман, значит, пишешь? Знаешь, я, конечно, разочарован тобой, но если ты порадуешь меня достойной книгой или сценарием, я пересмотрю свои планы относительно тебя; и ты, если конечно, будешь держать себя в руках, не закончишь жизнь сторожем детского сада.
Стеклов-младший недоверчиво взглянул на отца.
– Да-да, ты не ослышался, я готов сыграть с тобой в эту игру. Ты напишешь роман – настоящий, талантливый. Как ни крути, а все же поступок – это не деньги из сейфа таскать.
– А если я откажусь играть в твои игры?
– Код от сейфа уже изменился, теперь его знаю только я, и так будет со всякой вещью, с которой ты соприкасался.
– Отрицательная мотивация – не лучшая штука для вдохновения; тебе сотрудников мало для экспериментов над людьми?
– Если ты понимаешь, как работает дубинка, не стоит думать, что на тебя не подействует ее удар.
Никита развел руками и покачал головой, что означало: «не поспоришь».
– Я имею основания полагать: если данные генетики верны и половина генов досталась от меня, а не все от матери, то возможно там, под ленью и распущенностью имеется какой-то потенциал. В противном случае, я не стал бы тебя мучить, принуждая заниматься полезной деятельностью.
– Судя по твоей гордыне и самовлюбленности, ты не принимал участия в процессе
моего зачатия, либо гены твои отвернулись от меня, и я не скажу, что сожалею об этом.
– Ты хочешь сказать, что в тебе меньше гордыни? Не смеши меня – ты же
считаешь себя не таким как все, только на основании того, что можешь позволить себе
потреблять больше среднестатистического гражданина. Материальные блага,
присутствующие в твоей жизни как данность, губят тебя, вместо того, чтоб давать
свободу. А по поводу моего участия в твоем зачатии: это мы и выясним опытным путем,