Ровесники. Немцы и русские (сборник)
Шрифт:
Итак, 1943 год. Становилось все яснее, что немцев гонят. Но до победы было еще далеко. В третий класс я пошел в третью школу. Это была маленькая начальная школа в центре города, у городского парка. Деревянное здание, зеленого цвета, в центре дома большая «зала» – здесь играли, пели, водили хороводы на переменах, здесь проводились линейки. Сюда выходили двери всех четырех классов, да еще учительской, кабинета заведующей школы. Школа была еще с дореволюционными традициями. Нищета была, конечно, страшная, чернила разводили сами из печной сажи, бумаги и тетради были большой ценностью, нередки были и самодельные, сшитые из листов уже использованной бумаги.
Мы начали готовиться к отъезду в Ростов. Мы – это я и мама. Перед отъездом я пошел в школу, ещё не зная, переведут ли меня в четвёртый класс (ведь я несколько месяцев
Заканчивалась наша эвакуация. Мы рвались домой, в Ростов. Низкий поклон мелекессцам, они приютили и не дали умереть нам с голоду. После войны Мелекесс стал быстро расти, в нем появились крупные заводы, он стал крупнейшим центром нашего атомного машиностроения, а после смерти Георгия Димитрова город стал называться Димитровград. После строительства Куйбышевской ГЭС водохранилище подошло вплотную к Мелекессу, и Димитровград стал портом и крупным промышленным и научным центром. Много раз мы с Сергеем говорили, что надо бы съездить посмотреть на город нашего детства, да так и не сложилось. В марте 1944 года мы уехали в Ростов с мамой. Закончилась наша эвакуация.
Наше возвращение
Сначала было решено, что мы поедем через Москву. В это время дядю Давида отозвали из армии как специалиста по машинному учету. Уволен он был в запас в звании майора с большим количеством орденов и медалей, ведь в самое тяжелое время войны он был участником обороны Ленинграда, более того, среди его наград он очень дорожил Почетным знаком «Участник боев на Ораниенбаумском плацдарме», где шли долгое время кровопролитнейшие бои. Судьба его хранила: почти три года он был под огнем и ни разу не был ранен. Бабушка получала и хранила благодарственные письма от командования части и очень ими гордилась. Перед отъездом Солженицыных из страны жена дяди Давида и теща Александра Исаевича Екатерина Фердинандовна – это было уже после смерти дяди Давида – отдала мне коробку с его наградами и орденскими книжками. В Ленинград дядя Давид уже не вернулся, работал в Москве в ЦСУ (Центральное статистическое управление Госплана СССР). Специалист он был великолепный и очень хороший человек. Очень немногие еще живые его сотрудники до сих пор хранят о нём и о работе с ним самую добрую память.
Екатерина Фердинандовна жива и живет то в Москве, то в усадьбе Солженицыных. Она очень хорошо и внимательно относилась ко всем нашим родственникам Давида. Бывали мы у нее дома в Москве незадолго до нашего отъезда, уже после их возвращения в Союз из Америки. Хороший она человек.
Однако вернемся в 1944 год. Поезда ходили нерегулярно, теплушки (товарные вагоны с настилами из досок) брались штурмом толпой возвращающихся из эвакуации голодных, оборванных людей. Мы должны были ехать через крупную узловую станцию Рузаевку. Мама, два «места», я с какой-то сумой.
Харьков производил страшное впечатление: все разбито, пустые, сгоревшие рамы окон, сплошные развалины. Ведь его дважды оставляли и дважды брали в ходе кровопролитнейших боев. Но город потихоньку оживал. Меня поразило, что на разрушенной улице стояла тележка и какой-то пожилой инвалид торговал газированной водой, с сиропом! Какой она была вкусной! Переночевали у родственников и к вечеру следующего дня сравнительно быстро мы вернулись в свой родной город.
Нас очень долго держали перед Ростовом на каком-то полустанке в Верхне-Гниловской. В Ростове были к вечеру, вокзал разбит и сожжен. Выгружались не доезжая вокзала. Но тут выяснилось, что в город нас не пустят – комендантский час, до утра. Разместили в подвале разбитого Лендворца, я-то спал на чемодане, а мама просидела рядом ночь.
Комендантский час заканчивался в 6 утра. Утро было солнечное и теплое. Мы двинулись в город: через привокзальную площадь с большой круглой баррикадой посередине мимо вокзала, где несколько дней в окружении держались в феврале 1943 года при освобождении города бойцы под командой Гукаса Мадояна, ставшего за этот подвиг позднее Героем Советского Союза и Почетным гражданином города. Затем через памятный ростовчанам переход – лестницу через ветку ж. д., и вот мы выходим вдоль Темернички
пострадавших городов России. Так мы и шли с мамой мимо кое-где сохранившихся довоенных названий на углу улиц, только вместо улиц – развалины домов, редко где уцелел одно- или двухэтажный домик. На улицах расчищена только проезжая часть, всюду завалы кирпича и строительного мусора, а ведь прошло уже больше года после освобождения города. Так мы и брели с мамой по почти безлюдной улице. Редкие прохожие, раз в полчаса проедет «военная» машина да процокают лошадиные подковы по мостовой. Но мы вернулись домой, и день был прекрасный, и свежая зелень уцелевших деревьев. Некоторые я узнавал и тихо здоровался с ними, радуясь, что они уцелели. Через пару часов, мы ведь шли с вещами, мы добрались до модинского двора. Я был счастлив: Витя, Таня – дети тети Доры. Первые дни – рассказы о годах в эвакуации. Чудо их спасения (в первой оккупации города, уже были развешены приказы о явке евреев, но в этот день части Красной Армии освободили город и спасли еврейское население от расстрела). Это (конец ноября 1941 года) было первое контрнаступление наших войск, предшествовавшее разгрому немцев под Москвой в декабре 1941 года, закончившееся освобождением областного центра. Еврейское население, оставшееся в городе, несколько десятков тысяч человек было расстреляно в Змиевской балке. Были редкие случаи, когда соседи укрывали еврейских детей, спасая их, но были и случаи выдачи пытавшихся спрятаться евреев ради их квартир, вещей, а иногда из привычной ненависти к евреям.
Вскоре мама уже работала. В четвертый класс я пошел в расположенную кварталом выше школу № 2. Школ не хватало, многие были разбиты, во многих были расположены госпитали. В нашем четвертом классе было больше 50 человек. Сидели по три человека за партой, школа работала в три смены. В классе были дети разных возрастов. Многие при немцах не учились и потеряли кто год, кто два, а то и три года.
После работы, в субботу мама забирала меня от деда, и мы шли пешком, четвёртый трамвай еще не ходил на бойни, иной раз и в пургу переходили многочисленные железнодорожные пути, вдоль которых со стороны окраин Дачного поселка еще стояли сгоревшие немецкие танки. Очень хотелось залезть в них, но, во-первых, мама не разрешала, во-вторых, в знак презрения к разгромленному врагу окрестные мальчишки использовали их в качестве отхожих мест.
А потом зимой детский тубдиспансер направил меня в детский санаторий для больных или ослабленных детей. Он был расположен в бывшем особняке (до революции) нахичеванского богача и представителя армянской интеллигенции. Там было два отделения: для лежачих больных детей с костным туберкулезом и отделение ослабленных детей, находившихся под наблюдением детского тубдиспансера. Подлечили меня примерно в апреле, за месяц до экзаменов. В четвертом классе тогда сдавали не то четыре, не то пять экзаменов. Но до экзаменов было еще одно событие для всей измученной страны – Победа. Уже в конце апреля было ясно, что на днях Берлин падет и война закончится. Но когда вечером 8 мая Левитан предупредил, что скоро будет передано важное правительственное сообщение, было уже не до сна. За годы войны привыкли не выключать репродукторы и вот, по-моему, в шесть утра мы услышали сообщение о капитуляции 9 мая фашистской Германии.
Что тут началось: все кричали, плакали, обнимались и целовались. Меня отпустили из дома, и по Крепостному я с толпами людей поднялся на Энгельса. Шли колонны войск гарнизона, военные училища. Совсем молодые ребята 17–18 лет. Рядом со мной плакала старушка. Она крестила проходящие роты, плакала и говорила: «Слава Богу! Хоть эти мальчики уцелеют!» Было много цветов, женщины дарили букеты сирени офицерам. Войска шли на Театральную площадь для участия в параде.
В воздухе поблескивали крыльями, выполняя сложные фигуры высшего пилотажа, «Спитфайры» – истребители, подаренные союзниками. Праздник был поистине всенародным. Это теперь появились поклонники Гитлера и у нас, в России, а тогда было огромное чувство радости, гордости, что жертвы были не напрасны, что фашизм – «не прошел».
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
