Рояль в горах
Шрифт:
Игоря Варвара Кузьминична отвела к себе и вручила ему ведро:
– Вон тама колодезь, а здеся самовар. Неси воду да ставь чай. Иззябся, вижу.
– Ага, сбывается желание, – насмешливо прошептала Лена и показала Игорю язык.
– А тебя, – повернулась к ней хозяйка, – я попрошу одной бабушке помочь. У той уж сил нет даже самой в бане помыться, ты, девонька, её и попаришь.
Игорь остался в доме, а Лена и Дима пошли за Варварой Кузьминичной. Полеву она устроила к одинокой древней старухе в доме по соседству, а Чистова повела
– К Вале и Толе в летник определю.
«Дед с бабкой, наверное», – подумал Дима.
И ошибся.
На крыльцо вышла женщина лет двадцати пяти в коротком модном сарафане, по-деревенски повязанная платком. Под платком угадывались высоко уложенные волосы.
– Вот, Валечка, – ласково протянула Варвара Кузьминична. – Этот вьюнош – студент-художник. Возьмёшь на постой?
Тонкая длинноногая женщина стояла в проёме двери, как в раме. На бледном лице глаза синие, взгляд серьёзный. Внешность неброская. Но Дима вдруг почувствовал, что ему хочется разглядывать Валю и даже погладить её гладкую, матовую как яичко и такого же плавного абриса щёку. В хрупком, нежном и вместе с тем независимом облике женщины было нечто, несообразное с этим холодным диким краем. «Словно лебедь в проруби, – восхитился Дима. – Не успела улететь…» Он представил Валю на полотне: призрачно-белая обнажённая фигура модильяневской вытянутости. Только ведь не станет она позировать. Вон, какая… строгая.
Валя серьёзно посмотрела Диме в глаза долгим взглядом и вдруг улыбнулась светло и радостно, вызвав в нём неожиданно ответную радость, кивнула:
– Пойдёмте.
Летником оказался сарай в огороде.
Валя открыла дверь, отошла в сторону:
– Заходите.
В полумраке Чистов разглядел топчан и фанерный столик под маленьким оконцем. Ни лампочки, ни печки.
– Не сильно приглядно, зато под крышей, – успокоила Варвара Кузьминична. – Валя тулуп даст, не замерзнешь.
И шёпотом Димке на ухо добавила:
– Ты, паря, только смотри, не обидь её. Она без того жизнью пришибленная. У неё на руках брат больной…
В сарай вошла Валя, спросила:
– Тебя, студент, как зовут?
– Дмитрий Чистов.
– Дима, значит. Ну, устраивайся да приходи в дом завтракать.
Ушла, легко ступая. И утянула за собой его взгляд.
Варвара Кузьминична заметила, проворчала:
– Ты, ежели не всурьёз, то и не думай подкатывать.
– Да что вы, у меня девушка есть, – зачем-то соврал Дима, чувствуя, что краснеет: старуха угадала внезапное, им самим не до конца осознанное желание «подкатить» к Вале.
За обедом Чистов увидел Валиного брата Толю – худого парня с безумным взглядом, светловолосого и синеглазого, как сестра. Ел Толя, ни на кого не глядя, неуклюже держал ложку, не в лад с руками открывал рот. Валя посматривала на него всё с той же, уже знакомой Диме светлой улыбкой, спокойно вытирала пролитый суп, подбирала оброненный хлеб.
После еды Толя молча встал и ушёл
Дима не удержался, спросил:
– От чего это он… такой?
Валя вздохнула, ответила нехотя:
– Контузия. Тётя Варя у нас знахарка-травница, восьмой год лечит. На ноги поставила, а разум до конца пока не вернула. Но обещает. Мы потому и живём здесь, что в другом месте нам никто ничего не обещает.
Она убрала со стола, за перегородкой принялась мыть посуду. Дима немного посидел в одиночестве, сонно разглядывая цветочный узор на клеёнке, крикнул «Спасибо!» («На доброе здоровье», – отозвалась из кухни Валя) и ушёл в летник, где проспал до вечера.
Разбудила его Лена.
– Не спи, не спи, художник, не предавайся сну, ты – Времени заложник, у Вечности в плену…, – пропела она Чистову на ухо.
– А? Что? – вскинулся он, не сразу поняв, где находится.
– Дим, там такой невозможный закат! Пойдём к озеру.
Девушка сидела на краю топчана, смотрела большими умоляющими глазами. Дима вскочил, старательно избегая коснуться её в тесноте сарайчика.
– Хорошо, сейчас приду…
Лена ушла нехотя.
Повалявшись ещё немного в уютном полумраке, Дима решил, что художник действительно времени заложник; пока не стемнело, надо поработать. Собрался, вышел. В огороде среди грядок увидел белый платок и отчего-то вдруг разволновался.
Валя выпрямилась, посмотрела издали – словно потянула за невидимую верёвочку, и Дима пошёл к ней, не задумываясь… Внезапно под ногу ему попала какая-то палка, перед глазами возник большой лопух, а по затылку ударил этюдник.
– Ах ты, батюшки, – по-бабьи заохала Валя. – Ну-ка, покажи…
Она осматривала его ушибленную ногу, а он разглядывал её тонкие пальцы, круглые глянцевые колени и боролся с искушением обнять эту незнакомую, но почему-то очень желанную женщину.
– Больно?
– Нет.
– Попробуй наступить.
– Всё нормально. Извини… те.
– Да за что? Это я виновата – бросила тяпку на меже.
Она говорила негромко, наклонялась близко, прикасалась ласково… Дима едва сдерживался. Почудилось: от высокого напряжения воздух между ними искрит, даже, вроде, озоном запахло… Он уже почти перестал владеть собой, как вдруг в доме громко хлопнула дверь, Валя испуганно шагнула в сторону, и… будто щёлкнул невидимый выключатель – исчезла искра.
Дима помолчал растерянно, брякнул ни к селу, ни к городу:
– Мне Варвара Кузьминична почему-то запретила к ва… к те… к тебе подходить.
Валя засмеялась, пожала плечами:
– Не подходи, коли не разрешает.
И добавила тихо:
– На мне запретов нет.
Помолчали. Дима тупо топтался на меже, Валя старательно сгребала в кучу вырванную траву. Взглянула в глаза – словно небесной лазурью плеснула:
– Ты куда шёл-то?
– Э-э-э… Работать. Монастырь у вас тут… Хотел набросок сделать.
– В ту сторону иди. Там калитка.