Ройал
Шрифт:
— Почему ты ухмыляешься? — спрашивает она.
— Ты назвала меня красивым.
Деми закатывает глаза к потолку.
— Тем не менее, дерзкий как всегда. Рада видеть, что хотя бы это не изменилось.
Печально, когда двадцатишестилетний мужчина понимает, что его дни славы давно прошли, навсегда увековечены в ежегоднике средней школы. Это сумасшествие — думать, что никому ненужный приемный ребенок может показаться в этом маленьком городке и сделать себе имя. Еще до восемнадцати лет у меня было много друзей, большое количество
Но значение имела только Деми.
Разговор с любой девушкой в школе не составлял для меня проблемы. Я мог подойти к любой из них и пойти на свидание в пятницу вечером.
Но не с ней.
Пришлось надрывать свою задницу. Намекать. Успокаивать. Дразнить. Пинать ее, сидя за обеденным столом в доме Роузвудов, и видеть, как она извивается.
Но это того стоило.
Через полтора года она стала моей. Полностью моей.
Забавно, как отрезок в восемнадцать месяцев может ощущаться, словно это была единственная часть жизни, которая когда-либо имела значение.
— Таким образом, ты ни с кем не встречаешься. На протяжении семи лет, — ее брови взлетают вверх. — Ни с одним человеком.
Я делаю быстрый глоток вина из своего бокала, который до сих пор полон, и качаю головой.
— Разве ты не одинок? — спрашивает она.
На секунду я задумываюсь о том, что никогда не встречал девушку, которая могла бы вызвать во мне те же чувства, которые вызывала Деми. Но я не хочу показаться убогим, поэтому держу это в себе.
— Предельно одинокий.
Я был одиноким на протяжении всей жизни. В основном. Когда растешь в приемных семьях, начинаешь понимать, что не нужно слишком привязываться к кому-либо. Роузвуды стали для меня единственным постоянством в моей жизни, но они никогда не были на самом деле моими. Я уверен, что Блисс просто жалела меня, а Роберт терпел только потому, что я держал Дерека подальше от неприятностей.
— Теперь ты уходишь от ответа, — Деми опускает взгляд на свой пустой бокал.
— Держи, — я подаю ей свой бокал, отчего она начинает смущаться. — Не так много пью.
— Ответь на мой вопрос, — требует она. — Разве ты не одинок?
Я раздумываю над ответом и жалею, что отдал свой напиток, потому что на этот раз мне просто необходимо им воспользоваться.
— Ты хочешь знать правду? — выдыхаю я. Мерцание пламени отбрасывают тени на ее лицо, подчеркивая изгиб скул и скрывая предательские круги под глазами. — Хорошо. Если ты просишь. Да. Я одинок. Но не так одинок, как ты, наверное, думаешь. Это, скорее, одиночество со вкусом горечи.
Она морщит свой носик.
— Например?
— Это тот вид одиночества, который ты чувствуешь, когда смотришь на жизнь, которую ты должен был прожить. Когда видишь единственного человека, которому ты когда-либо дарил свою улыбку и смех, а теперь рядом с ней какой-то мелкий осел, не заслуживающий ее и точно не принимающий всерьез брачные обеты.
Я не
Одиночество — это наблюдать за единственной девушкой, которую ты когда-либо любил и которая нашла счастье в объятиях другого мужчины.
— Как часто ты наблюдал за нами? — спрашивает она.
— От твоего вопроса это выглядит более жутко, чем есть на самом деле, — говорю я. — Все было не так. Ты действительно должна удалить все страницы в социальных сетях. Вся твоя жизнь выставлена на обозрение.
Деми откашливается и переводит взгляд на плед под нами, прежде чем снова смотрит на меня.
— Возможно, в этом и состоял смысл, — ее голос тихий и низкий. Тепло от камина довольно жаркое, но я не чувствую его. Я сосредоточен на Деми, наблюдаю за ее попытками уложить волосы за ухо и смотрю, как она жует свою нижнюю губу. — Может быть, все эти годы я надеялась, что ты наблюдаешь. Я думала, что, возможно, если ты увидишь, как я счастлива, то соскучишься по мне также, как я скучала по тебе.
Она подтягивает колени к груди и прячет свое лицо.
— Боже, это звучит так по-детски, — ее голос приглушен. Она пытается встать, сдувая волосы с лица. — Здесь реально очень жарко. Тебе жарко?
Она бьет по выключателю на стене, и пламя умирает внезапной смертью.
— Так что, все то время, — я встаю, — все фотографии и все то, что вы делали с Бруксом... Это все было сделано для меня?
Правой рукой Деми хватается за левый локоть и перекрещивает ноги в лодыжках, смотря в сторону.
— Это кажется смешным и нелепым, когда я сказала это вслух, — говорит она.
— Я думал, что ты была счастлива. Предполагал, что ты живешь дальше, — я напряг челюсть. — Вот почему я так долго оставался в стороне. Я бы не делал этого, если бы знал...
— Не пойми меня неправильно, я имею в виду, — говорит она, — Брукс и я… Нам, в принципе, было хорошо. У нас были хорошие времена. Когда я сказала ему, что люблю его, я это и имела в виду. Просто не такой же любовью. Это... Это просто не чувствовалось так же, как когда я сказала это тебе. Но я любила его достаточно.
— Ты любила его... достаточно?
Деми смотрит вниз на ногти, переступая с ноги на ногу.
— Ты знаешь, что во всем этом самое забавное?
— Что именно?