Роза для дракона
Шрифт:
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
Но пока тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! — у тебя остаешься —
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир!
Стихи М. Цветаевой
Больше всего это казалось похожим на похищение, причем, оно могло выглядеть весьма романтичным, если бы поезд не отбывал в четыре часа утра, а ей не пришлось бы нести объемный саквояж в одной руке, а другой прижимать к себе вздрагивающего Бобби.
Скорпиус шел, немного обгоняя, и Роза смотрела на его высокую, сутулую фигуру с тоской. Она не понимала природы странного, щемящего сердце чувства, ведь сейчас сбывалось одно из самых больших ее желаний — совместное путешествие с мужем. Но ни волнения, ни радостного возбуждения девушка не чувствовала. Странная тревога ледяным обручем сжимала грудь. Роза хотела остаться, как никогда раньше, понимая, что больше нужна теперь в Малфой-Мэноре, совершенно чужому мужчине.
Словно заевшая пластинка, зациклился в ее голове вчерашний разговор, когда к их со Скорпиусом семейным посиделкам в гостиной, присоединился свекор.
— Есть ли необходимость брать с собой Розу теперь, когда так испортилась погода? Я слышал в северной части Европы, и в частности в Хельсинки, обещают снегопад уже в начале следующей недели.
— О чем ты говоришь, отец? Сентябрь на дворе.
— Дождь и ветер ледяной. Осень в этом году пришла рано. Я такой не припомню.
— Говоришь так, будто тебе сто лет. В снеге нет ничего страшного. Это даже красиво. Если ты понимаешь, о чем я.
— Я понимаю, Скорпиус, что для сентября — это аномалия, а еще осознаю, что с непривычки миссис Малфой может простудиться и заболеть.
— Миссис Малфой, — сын пародирует отцовскую манеру говорить, слегка растягивая гласные, — несколько месяцев просит меня об этом. И теперь мне удобно взять ее с собой. Это необременительная поездка, где я решу все рабочие вопросы в течение пары дней. Хельсинки — красивое место, и я хочу показать город Розе.
— Тогда я провожу вас на поезд.
Роза видит пепелище во взгляде, улавливает едва заметную дрожь в пальцах, которая тотчас же передается и ей.
— Не стоит, отец. Поезд отбывает в четыре утра. Вы итак выглядите очень усталым и должны дольше спать.
— Это оскорбительное замечание, Скорпиус, — робко вставляет Роза.
— Оставьте, миссис Малфой, — обрывает ее Драко. — Как тебе будет угодно, сын.
Роза не понимает почему, но поддерживает неоговоренное правило говорить Драко «ты», только с глазу на глаз.
…
Позже, уже лежа в кровати, Роза не может заснуть и все ворочается с боку на бок. Широко раскинув руки, Скорпиус посапывает, тесня её к краю постели. Но и там места нет, во сне подрагивают лапки Бобби.
Нужно
Окно в сад, конечно, открыто уже давно, и в комнате выстужен воздух. Драко, как есть, в легкой рубахе, стоит у распахнутой створки и смотрит, как свирепый ветер рвет с деревьев листья, мнет их в невидимых кулаках и топчет ногами. Мужчина обхватил руками собственные плечи: так странно и страшно, словно ребенок. И в его позе есть что-то столь ужасное, что Роза, не говоря ни слова, преодолевает пространство в пару десятков шагов, заключает мужчину в объятья, уткнувшись носом в ткань рубашки, как раз между лопатками. Он даже не вздрагивает, а только ловит ее персты длинными бледными пальцами. Драко не оборачивается, но тихо молвит:
— Я очень ждал.
— Чего? — не понимает она.
— Тебя. Здесь.
— Зачем?
— Чтобы попрощаться. Вы ведь не вернетесь?
— Почему ты так решил?
— Дурное предчувствие. Страх.
Он называет вещи своими именами, но от этого еще более неуютно. Куда как проще было выслушивать его исповедь о школьных годах, сидя в теплом кабинете. А Драко тем временем высвобождается из хрупких пут ее рук и разворачивается. Лицо его темное, лишенное жизненных красок, губы сжаты в тонкую полосу.
— Скажи мне. Пообещай.
— Что я должна обещать? — голос предательски срывается на хрип, когда его ладони ложатся на ее плечи, откидывают волосы за спину.
— Поклянись, Роза, здесь и сейчас, что я смогу тебя видеть хотя бы изредка.
— Как только захочешь. Я уверена, что никуда не денусь. Ты…
— Что?
— Ничего, — она делает шаг назад, неловко обозначая границу. — Ты стал мне слишком дорог, Драко, чтобы не возвращаться.
— Скажи мне… что сделало бы тебя счастливой? Не сейчас, а вообще.
— Это прозвучит очень глупо, — улыбается в ответ Роза.
— Тем не менее, я хочу улыбнуться. Пусть это будет глупость.
— Я хотела бы научиться рисовать снегирей.
— С синими грудками? — его губы действительно едва заметно растягиваются.
— Наверное, да, — ведет плечами она. — Ты же знаешь, какими я их вижу.
— Роза, мне нужно немного деталей с того завода, где создали тебя. Хочу кое-что отремонтировать внутри себя.
— Мне пора, Драко. Спокойной ночи и до скорой встречи.
Это слишком горячий след для безразличия — печать его губ на тыльной стороне ладони, которой он заканчивает несерьезную летопись их встречи.
— До скорой встречи, — слышит она, когда уходит и, оглянувшись, просит, — закрой окно. Тебе холодно, Драко.
Финны говорят на непонятном языке, и Роза со смехом комментирует непривычные для уха англичанки слова Скорпиусу. Тот смеется в ответ и совершает небольшое, но не совсем законное колдовство, благодаря которому они слышат два языка одновременно. Будто невидимый переводчик-синхронист забрался в капюшон говорящего и вещает оттуда неестественным, тонким голосом.