Роза и лев
Шрифт:
— Согласен. Многие мне это говорили. Ярость, которая накатывала на Роберта, вдруг стихла. Джоселин поняла, что он до предела измотан и недавним сражением, и многими предшествующими бессонными ночами.
— Когда вы за последние дни отдыхали, милорд? — сочувственно спросила она.
— За пять лет — ни разу, — искренне ответил он.
— Так лягте в постель. Солнце совершит свой путь по небу, закатится и взойдет снова, и ничто не изменится за эти часы. Моему отцу с его войском ничего не остается, как разбить лагерь на лужайке под стенами крепости и переночевать в холоде.
Де Ленгли сонно помахал головой.
— Нет,
— Вам очень дорог этот человек?
— Он был со мной, когда та церковь в Нормандии горела… и уши у нас поджаривались, как ломти бекона на сковороде… А потом… потом…
Он повертел в руках отданный ему Джоселин кинжал, как бы любуясь отблесками остро отточенного лезвия. Для женщины это было, конечно, оружие, но для мужчины лишь игрушка.
— Потом… мы прошли через ад, мадам. Он мог покинуть меня, предать и тогда был бы обеспечен до старости, но так не поступил. Это… связывает мужчину с мужчиной цепью, крепче, чем… Вы, женщины, не способны на подобную верность.
Столько страдания было в его голосе, что Джоселин захотелось как-то утешить его.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы ваш друг выжил…
Роберт засыпал на ее глазах.
— Простите меня, мадам, за грубость. Это дьявол повелевал мною… И передайте сестре, чтобы она меня тоже простила… Я пугал ее, был с нею жесток, чрезмерно жесток… Я раскаиваюсь. То был не я, а другой человек.
— Я понимаю, — мягко сказала Джоселин, не убежденная, что он тут же вновь не превратится в свирепого Нормандского Льва. Слишком часто с ним происходили подобные метаморфозы.
Она решила заняться раненым, как обещала. Но ее задержал его резкий окрик.
— Постойте!
Джоселин обернулась.
— Ваш отец умеет читать?
— Нет. Но мой брат Брайан обучен грамоте.
— Я подготовил вашему отцу послание, но кое-какие детали хотел бы уточнить.
Опять призрак издевательской улыбки мелькнул а на лице этого вроде бы смертельно усталого человека.
— Это касается волос его дочерей. Вложите и свою прядь в конверт.
—Что?!
— У Монтегью ведь две дочери. — Де Ленгли кончиком кинжала указал на ее волосы. — Приклоните вашу головку на этот стол. Я слишком утомлен, чтобы проделать с вами то же, что и с вашей сестрой, поэтому будьте более послушны.
Джоселин некоторое время колебалась, но мужчина, в ожидании взирающий на нее, был явно серьезен в своих намерениях.
Она опустила голову на широкую дубовую доску, освободив волосы от ленты, и раскинула по столу свое шелковистое богатство. Если бы она сейчас вдруг выпрямилась, то волосы ее упали бы тяжелой волной ниже талии.
Де Ленгли, приблизившись, потянул густую прядь и отсек ее кинжалом у самых корней. У Джоселин перехватило дыхание, когда его пальцы коснулись ее. Нежная кожа головы откликнулась на мучительное прикосновение ознобом. Она поспешно отстранилась, пальцы его показались ей раскаленными и словно обожгли ее. Каждый нерв в ней был натянут до предела, и ей казалось, что он также испытывает это напряжение. Они были словно две арфы, настроенные на один тон, и стоит лишь ударить по струнам, как польется совместный аккорд. Почему-то ей
— Не бойтесь, мадам, я не перережу вам горло. Он погладил кончиками пальцев ее шею, нашел бешено бьющуюся жилку и задержался на этом месте, будто проверяя, какой у девушки пульс. Конечно, он теперь понял, что ее кровь взбунтовалась, и этот бунт означает не что иное, как ее похоть.
Напрягая всю свою волю, Джоселин удалось отодвинуться от него. Она, чтобы отвлечься, уставилась на засохшее кровяное пятно у него на груди. Чья это кровь? Раненого Аймера или убитых им врагов?
Он отпустил ее волосы и взглянул на свою ладонь, как будто кожа на ней еще пылала после соприкосновения с темным огнем ее волос. Потом он положил рядом две отрезанные пряди — серебряную, взятую им у Аделизы, и черную — с головы Джоселин.
— Странно. Как могли две такие разные дочери быть зачаты одним и тем же негодяем?
Долгие годы Джоселин задавалась этим же вопросом, сравнивая себя с Аделизой, и обычно не в свою пользу.
— Господь, вероятно, изволил пошутить, — сказала она.
— В вас нет ничего от отца. Народ в замке мне уже успел об этом донести.
Джоселин постепенно все дальше отодвигалась от него, и охватившая ее горячечная похоть понемногу угасала.
— Он женился на моей матери лишь для того, чтобы обезопасить границы своих владений от набегов из Уэльса. Он вовсе не желал моего появления на свет.
— Это делает вам честь, мадам.
— Но доставило мне и немало горестей. Многие наши знакомые, следуя примеру отца, пренебрегали мною.
— Вам не повезло со знакомствами… Но за последние дни ваша жизнь стала интереснее. Ведь правда? — Он помахал перед лицом Джоселин только что полученным от сестер сувениром. — Я собираюсь отослать эти драгоценные локоны вашему папаше Монтегью. Настало время убедить его, что я восстал из мертвых и начал охоту за ним. Наверное, вы торопитесь к своей сестрице. Конечно, она нуждается в вашем обществе, но я был бы благодарен вам, если бы все-таки взглянули на Аймера. Боюсь, что он плох, и вряд ли можно его спасти. Хотя говорят, что вы достигли совершенства в искусстве врачевания.
Джоселин нашла в себе мужество оборвать его насмешливые намеки.
— Я с готовностью осмотрю его, сэр.
Роберт де Ленгли молча кивнул и, пошатываясь, ушел в глубь холла.
Молодой рыцарь действительно едва цеплялся за жизнь. Возле умирающего Аймера столпилось с десяток воинов с печально опущенными головами. Он был раздет до пояса и прикрыт набухшей от крови простыней. Джоселин откинула ткань. Рана была ужасна. Широкий разрез открывал взгляду разрубленные кости и мышцы плеча. Лишь ничтожные доли дюйма отделяли смертоносное лезвие, обрушившееся на него во время схватки, от позвоночника. Кровь, вернее, ее последние капли сочились из разрезанных артерий и вен и засыхали в страшных сгустках, заполнявших рану. Как он мог, обескровленный, еще держаться в седле и добраться до спасительных крепостных ворот? Сам Господь Бог, видимо, помогал ему — иного ответа не было.