Роза и лев
Шрифт:
Роберт наполнил чашу, поднес ее к губам, отхлебнул, потом приблизился к кровати, протягивая ей чашу с напитком.
— Выпейте, мадам, и ободритесь. Мне кажется, что вы еще до сих пор в полусне.
Джоселин приподнялась, стараясь по мере возможности скрыть свою наготу. Это было нелегко проделать под пристальным изучающим взглядом супруга. Она чувствовала, что дрожит, трепещет каждая клеточка ее тела, но стыдно, невозможно было признаться в этом.
Прикрывшись кое-как плащом, она протянула руку за чашей. Конечно, Джоселин имела право попросить его удалиться, пока она оденется, но она
— Прошу извинения… Роберт. Я собиралась вздремнуть только часок, а так получилось… Неужели я проспала весь день?
— Чуть меньше. Но ты заслужила эти часы спокойного сна.
А затем, к ее ужасу, он, отставив чашу с вином, улегся рядом с ней на кровать. Глаза его и его руки были в такой опасной близости от ее тела, что она полыхнула от одолевающей ее страсти постыдным для девственности огнем. «Как же мне вести себя, когда он закончит дразнить меня и пожелает овладеть мною?»
Ее охватил испуг, как однажды, при купании в пруду, когда дно неожиданно ушло из-под ног, вода сомкнулась над нею, солнечный свет погас и она не знала, куда метнуться. В тот момент ей казалось, что наступил конец. А сейчас?
Кровать легонько скрипнула, когда он, отставив чашу, ближе придвинулся к ней.
— Нам надо поговорить, Джоселин. Все то, что случилось, произошло не по нашей, а только по Божьей воле. Я сожалею, что ты лишилась радости свадебного торжества — громких поздравлений и роскошного наряда, что для женщины, конечно, очень ценно, потому что этот день остается в памяти на всю жизнь. Но я возмещу тебе эту всю мишуру сторицей. Если Монтегью откажется отдать тебе твои платья, ты получишь от меня столько серебра, что купишь наряды и получше. А твои вещи я у него выкуплю.
Джоселин засомневалась. Ее супруг владел теперь обширными поместьями, но не имел ни гроша в кармане, а ему еще надо было платить жалованье воинам.
— В моем гардеробе нет ничего ценного. Разве только несколько платьев, оставшихся мне от матери. Мне они дороги как память о ней.
Она набралась храбрости заглянуть ему в глаза.
— По правде, я не жалею, что мы провели время после брачной церемонии не за едой и выпивкой, а в скачке и в походном шатре. Мне лишь стыдно, что я предстала перед вашими друзьями в нищенском рубище им на потеху.
И тут ею овладел страх, потому что лицо его вновь стало жестким.
— Боже мой, мадам! Откуда у вас подобные мысли?
— Мой брат сказал, что идея нашей свадьбы принадлежит Ричарду де Люси и все восприняли ее как шутку. Мой отец считает, что вас принудили к заключению нашего брака и одновременно выставили дураком.
Ободренная его молчанием, Джоселин гордо вскинула подбородок.
— Вы рассчитывали заиметь в жены богатую и красивую девушку, милорд, а в конце концов получили дурнушку в одежде служанки. Какие бы слова ни были вами произнесены при венчании, я знаю, что вы недовольны подменой. Сочувствую вам…
— Неправда! Все, что сказали ваши родные, ложь — мерзостная и ядовитая! Да, признаю, был разговор о приданом вашем и вашей сестры. У вашей матери не было ничего за душой, кроме Уорфорда и земель вокруг него, населенных
Роберт слегка умерил свой гнев.
— Но я не выставлял вас на торг, Джоселин. — Он пальцем осторожно коснулся ее щеки. — Меня никто не вынуждал жениться на вас, мадам. Называйте меня как угодно, но я выторговал себе самое драгоценное сокровище.
Она отстранилась. От его прикосновений путались мысли, а ей так необходима была сейчас ясная голова. Их отношения должны строиться если не на любви, то хотя бы на честной дружбе.
— Вам не следует говорить подобное… Сэр Джеффри неоднократно отзывался о вас как о порядочном человеке. Я предпочла бы услышать из ваших уст правду, а не лесть или утешение.
Удастся ли ей внушить Роберту, кто она и кто он? Ей очень хотелось добиться пусть горестной, но истины.
— Я не желаю, чтобы меня водили за нос, как дурочку. Доверьтесь мне, Роберт, и я ваше доверие оправдаю. Покончите с комплиментами, с фальшивой любезностью, и я тогда стану вам верным другом… уважающим вас и покорным… вернейшим из ваших друзей. В этом случае я буду уважать и вас, и себя.
Он сухо ответил ей:
— В этом случае я должен приобрести новое зеркало, в котором мы будем рассматривать нас обоих, оно единственное скажет нам правду. Поверьте, ни капли лживой лести не было в моих словах, обращенных к вам.
— Мне незачем смотреть на себя в зеркало. Я достаточно насмотрелась на свою сестрицу, чтобы понять, кто из нас первый в гонке за счастьем.
Слова, произнесенные Джоселин, словно оттолкнули Роберта. Он выпрямился, уселся на краю кровати и уставился на девушку с удивлением.
Каким порывом — ревности или гордости — вызвано это самообвинение?
Она была прекрасна, и прекрасна вдвойне, потому что не осознавала свою красоту.
С пятнадцати лет Роберт чувствовал на себе похотливые женские взгляды. Женские тела были доступны ему, потому что он был красив, богат или одерживал победы и забирал их, как добычу. Бывшая жена его слыла первой красавицей Нормандии. Он во всем был первым.
Маргарет манила его, как золото манит жадного ростовщика. Она была уверена в себе, знала, что он поддастся ее чарам и запутается в паутине ее сладостных ласк, подобно всем мужчинам, кто повстречался с ней на свою беду.
С Джоселин надо было вести себя совсем иначе, не петь ей соловьиные песни о любви, которой на свете нет, а есть лишь похоть, сопровождаемая корыстным расчетом.
— Я совсем не унижен женитьбой на вас, мадам, заверяю вас. Мысль о браке с вами осенила меня и сэра Ричарда де Люси одновременно, как только стало известно о бегстве вашей сестрицы, и я не только не возражал, а, наоборот, был доволен. Я был готов даже поступиться землями, за которые так хватается ваш папаша — ради вас, мадам. Да, разумеется, Аделиза хороша. Сначала красота ее застилает глаза всем — и уж, конечно, в первую очередь нам, мужчинам. Но мне вы желаннее, чем ваша сестра. Вы — тот темный омут, в который я хочу заглянуть. Я до сих пор держался от вас на безопасном расстоянии, но всегда хотел коснуться вас, мадам.