«Роза» Исфахана
Шрифт:
— Пойдем к мулле, — попросил умоляюще. — Прямо сейчас! Я не хочу уходить от тебя.
— Я тоже не хочу, чтобы ты уходил, — прислонилась она лбом к его плечу. — Но для этого совсем не нужно идти к мулле. Легче сразу пойти в мою спальню. Это гораздо ближе.
— Но… — он явно растерялся, — я не хотел оскорбить тебя. К тому же…
— Я знаю, что внебрачные связи караются законом, — перебила его Джин. — Но только в случае, если о них кто-то узнает или если одна из сторон захочет наказать другую. Ни мне, ни тебе, как я понимаю, этого не нужно. Мы просто любим друг друга, и всё. И здесь, в миссии Красного Креста, мы свободны так же, как были бы свободны в
Белая голубка опустилась на подоконник и принялась расхаживать взад-вперед на фоне розовеющих в рассветной дымке холмов. Джин отбросила волосы с лица — голубка стукнула клювом о стекло, точно подзывая её. Осторожно выпростав руку из-под головы спящего Шахриара, Джин встала, пригладила темные, подернутые на висках сединой волосы. Накинула на обнаженное тело вышитое медальонами атласное покрывало, подошла к окну. Голубка, нахохлившись и слегка приоткрыв клюв, смотрела на нее неподвижными поблескивающими глазками, похожими на драгоценные бусинки.
— Привет. — Джин приложила руку к стеклу, голубка не шевельнулась. — Ты хочешь сказать, что пора встречать новый день? — Приоткрыла окно. На минарете мечети уже голосил муэдзин, призывающий мусульман к молитве. — Подожди, сейчас принесу тебе хлеба. Или что-нибудь повкуснее…
Джин вернулась к постели. Шахриар спал, вольно раскинувшись, его смуглое лицо, обрамленное черной, аккуратно остриженной бородой, выражало умиротворение, на губах застыла улыбка. Сдернув с себя покрывало, Джин накрыла им Шахриара, надела халат и направилась в соседнюю комнату. Отломив кусочек пирожного от так и не тронутого угощения Марьям, задержалась у картины Рафаэля, провисевшей всю ночь на экране невыключенного компьютера. Задумалась: найдет ли она когда-нибудь оправдание своему добровольному решению изменить Майку, даже если никогда не придется объяснять ему этот поступок? А себе самой она сможет его объяснить? Неужели только тем, что, изображая здесь, в Иране, молодую вдову из Эль-Кута, ей нельзя вести себя как настоящей Джин Роджерс-Фостер, влюбленной в своего американского мужа и в действительности не желающей никого кроме него? Да, она должна забыть о себе как об американке и доиграть роль до конца, чтобы выполнить задание Дэвида. Ведь иракская вдова, отвергающая ухаживания капитала иранской стражи и его предложение сочетаться браком по всем правилам шариата, выглядела бы странно, а значит, и подозрительно. Её необоснованный отказ мог вызвать у капитана Лахути закономерное раздражение, которое, в свою очередь, было чревато для Джин нежелательными последствиями. А что касается собственных терзаний и угрызений совести, то это всего лишь досадные издержки большой и серьезной игры, в которой всё по-взрослому. Порой даже слишком по-взрослому…
Плотнее запахнув халат, Джин вернулась к голубке и покрошила пирожное на подоконник. Птица бодро принялась клевать щедрое угощение. За спиной чуть слышно скрипнула пружина. Джин оглянулась: Шахриар сидел на кровати, откровенно любуясь ею.
— Тебе не надо торопиться на молитву? — спросила она, добавив голубке крошек.
— Надо, — кивнул он. — Но я не пойду.
— Решил пропустить?
— Да. В душе ведь
— В Корпусе стражей исламской революции разрешают служить с такими убеждениями?
Он встал, начал одеваться.
— А о них никто кроме тебя не знает. Даже моя жена. Впрочем, она вообще мало что обо мне знает. Тебе же я почему-то могу признаться. Ислам, хомейнизм — это для меня всего лишь компромисс. В двадцать лет уже невозможно изменить себя коренным образом, можно только пойти на сделку с собственной совестью. Многие века мои предки верили в пророка Заратустру, а теперь исламисты называют их габарами, неверными, и всячески притесняют. Однако я верю, что со временем всё вернется на круги своя. Гнет не может быть вечным.
«Контрразведчик всегда остается контрразведчиком, — думала между тем Джин. — Даже если Лахути меня и впрямь любит, то всё равно помнит, что я иностранка. А значит, и о долге службы не забывает. Так что его слова могут быть как вполне искренними, так и насквозь лживыми». В душе почему-то хотелось ему верить. Во всяком случае искренность его чувств по отношению к ней во время самозабвенно проведенной совместной ночи сомнений у Джин не вызывала. В каждом его поцелуе, в каждой ласке она чувствовала сердечное тепло и непритворные душевные порывы.
— Почему ты говоришь об этом мне? — Джин внимательно посмотрела на него.
— Потому что верю тебе, — он застегнул ремень, — и надеюсь, что не донесешь на меня властям. И еще потому, что хочу быть честным с тобой. Для меня это важно, поверь. Однако мне пора уходить, прости. — Шахриар приблизился, нежно обнял Джин, с чувством вдохнул запах её волос. — Увидимся у Нассири.
— Хорошо, — обвила она руки вокруг его шеи.
Он наклонился, поцеловал её в губы. Голубка, поцокав на прощание лапками, расправила крылья, вспорхнула с подоконника и улетела. Джин проводила её взглядом.
— Это Аллах посылал её проверить, как мы встретимся сегодня утром, — шепнула Шахриару.
— Думаю, он остался доволен, Шир-зан, — ответил он тоже тихо.
— Что?! — недоуменно посмотрела она на него. — Ты назвал меня львицей? Извини, я не очень хорошо знаю фарси…
— Ты не ошиблась, — улыбнулся Шахриар, — Шир-зан переводится с фарси как «львица». Но древние персы называли так еще и красивых гордых женщин. Таких как ты.
— Шир-зан… — нараспев повторила Джин. — Красиво звучит. Мне нравится.
— Во Франции ты тоже носила хиджаб? — неожиданно спросил он.
— Нет, — отрицательно покачала она головой. — Я же говорила тебе, что ради своего первого мужа Пьера приняла христианство. Поэтому могла позволить себе одеваться как француженка.
— Да, в хиджабе ты выглядишь совсем другим человеком.
— И в какой же одежде я нравлюсь тебе больше? — лукаво поинтересовалась Джин.
— Без одежды, — ответил он прямо. — Или, на крайний случай, в халате, который на тебе сейчас. — Взглянул на часы. — Пора.
— До встречи, — отстранилась она.
У Шахриара зазвонил мобильник.
— Капитан Лахути слушает, — ответил он на звонок, направляясь к выходу. — Да, Сухраб, я помню о твоей просьбе. — Джин поняла, что звонит доктор Нассири. — Постараюсь решить безотлагательно. Да, с доктором Байян тоже переговорил… — У порога оглянулся на Джин, она помахала ему рукой. — Да, она согласилась посмотреть твоего больного. Ты все-таки думаешь, что его отравили намеренно?.. Ну хорошо, как только получу разрешение, я сразу привезу её…