Роза Тибета

Дэвидсон Лайонел

– Да, Чао-ли. Я тоже. Не говори сейчас. Не говори больше, сердце мое.’

Хьюстон не думал, что они тогда еще разговаривали. Он лежал, неглубоко дыша ей в рот, и думал, что, возможно, немного поспал. Он осознал, что она сидит, надевая вуаль. Кто-то стучал в дверь.

‘Что это?’

– Еда, Чао-ли. Тебе нужно что-нибудь съесть.’

‘Я ничего не хочу’.

‘ И я тоже.

‘Отошли

их прочь’.

Она вскрикнула, сняла покрывало и снова легла рядом с ним; и несколько часов они просто смотрели друг на друга. Он понятия не имел, как долго он был там – возможно, целый день. Снова раздался стук.

– Да?
– спросил я.

‘Добрая мать, сейчас самое время. Его Высочество ждет снаружи.’

‘ Нет, ’ сказал Хьюстон.

– Чао–ли - да. Ты должен идти. Не говори ничего.’

‘Нет’.

‘Мое собственное сердце – я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты всегда будешь в моих мыслях. Всегда думай обо мне. Я отдал тебе половину своих слез ...

‘Они мне не нужны’.

‘ Да. Возьми их. Они твои. Они - половина меня. Когда вы смотрите на них, вы будете смотреть на меня. Когда ты будешь их использовать, именно я буду питать тебя.’

‘ Нет. Нет, Мэй-Хуа, нет. Пойдем со мной. Пожалуйста, пойдем со мной.’

‘О, любовь моя, не усложняй это. Я хочу, чтобы ты ушел и жил. Не говори больше ни слова.’

Он не сказал больше ни слова, погрузившись в черное отчаяние.

И чернота снаружи. И еще один бокал, чтобы ему было хорошо, и тогда вся чернота, добро пожаловать, знакомая чернота. И затем покидает его, вылетает из него, падает. Кричали голоса, стреляли пушки, цветные луны, дюжина из них, ярко плыли в небе. Вспышки. Казалось, что его поднимают чьи-то руки, и он снова оказался на носилках, переходя на бег трусцой. Но его рука, его рука! Чистая ослепляющая агония, невыносимая агония, лизнутая пламенем, рвущаяся изо рта с ревом; и задыхающаяся там, когда рука сжимает ее. Отчаянно ищет среди цветных лун и, наконец, находит это – желанную, долгожданную черноту; боль все еще с ним, но снова отстраненная.

Было мягкое серое утро, когда он пришел в себя, и он лежал на земле. Он лежал в туманной долине. Он слышал, как едят, и чувствовал запах древесного дыма.

‘Трулку’.

Он узнал лицо над собой. Он не мог вспомнить это.

– Теперь ты в безопасности, трулку. Сейчас в Сиккиме.’

Он определил человека точно так, как говорил: это был мажордом герцога из Ганзинга. Он попытался позвать герцога, но слова не шли с языка.

‘ Все хорошо, трулку. Они этого не поняли. Один человек был ранен, и вы упали с носилок, но багаж не пострадал. Как рука?’

Рука была не в порядке

и должна была стать намного хуже. Его снова разбили. Они пытались получить ее в двух монастырях, но преуспели только в том, что получили больше одурманивающих препаратов. Хьюстон пролежал две ночи во втором из монастырей, ожидая врача, за которым послали из Гангтока. Врач не приехал, но как раз в тот момент, когда они снова собирались уезжать, приехала скорая помощь. Это был старый "роллс-ройс" с плетеным кузовом и дверцей сзади. Хьюстон лежал во весь рост в этом впечатляющем транспортном средстве, высунув ноги из кузова; и так, все еще без своего читти, но в некотором состоянии, въехал в город, до которого он так старался добраться много месяцев назад.

Он почти ничего не увидел, потому что хирург в больнице Махараджи, взглянув на руку, сделал ему укол морфия, посадил его обратно в "Роллс-ройс" и, задержавшись только для того, чтобы позвонить мистеру Панту, индийскому дипломатическому представителю, немедленно отправил его в Калимпонг.

Там его осмотрел индийский медицинский работник, который случайно посетил город, ему сделали еще один укол и перевели в госпиталь Шотландской миссии. Он был зарегистрирован в 5 часов вечера 30 апреля 1951 года – первая дата, которую можно проверить самостоятельно, с тех пор как он забронировал номер за пределами города более года назад.

Несколько дней спустя, по срочному вызову руководства больницы, Шейла Вулферстон приехала из Калькутты и официально приняла его и его багаж от телохранителя герцога. Они отказались, по-видимому, по приказу герцога, передать его кому-либо еще. Они спали в его комнате и ели, согласно Сборнику миссии, ‘от души’.

Хьюстон ничего не знал об этой сделке, поскольку в дополнение к своим более впечатляющим заболеваниям он заболел пневмонией. Он без удивления осознал, что с ним была Шейла Вулферстон, а также Майклсон. Он не знал, кто из них рассказал ему, что случилось с Хью и остальными. Казалось, он не мог горевать; он лежал в тяжелом оцепенении.

Он пролежал там три недели (которые могли быть тремя часами или тремя годами при всем его ощущении времени) и только однажды смутно осознал, что его больше нет. Он был в другом месте, в каком-то ревущем месте с низкой крышей.

‘Ты не спишь, парень?’

Он понял, что кто-то тряс его в течение некоторого времени.

‘Где я?’

‘Ты прав. Ты прав, парень. Мы летим в Калькутту. Послушай, поскольку ты не спишь, нам нужно кое–что обсудить...

– Где Шейла?
– спросил я.

‘Она права. Она немного приоткрыла глаза. Смотри, парень, она скоро проснется, у нас мало времени. Я хотел рассказать вам, что делает Да Коста. Он определенно может гарантировать ...

‘Какой Да Коста? Я не знаю, кто. ... Шейла!’ Сказал Хьюстон.

‘Ради Бога, она права! Она спит, я же сказал тебе. Уверен, вы знаете Да Кошту. Тебе нравится Да Коста. Стрет, я дважды приводил его к тебе. Все, что тебе нужно сделать ...