Роза в цвету
Шрифт:
Тетя Клара пойти не смогла, ибо некое новое косметическое средство, которым она втайне пользовалась, чтобы освежить цвет лица – раньше он был ее гордостью, но его подпортили ночные бдения, – вызвало неприглядную сыпь и ввергло несчастную тетушку в пучину горя, а в качестве утешения ей остался лишь вид изысканного бархатного платья, с меланхоличной величавостью раскинувшегося на ее кровати.
В результате роль дуэньи играла тетя Джесси, к большому облегчению Розы, – она выглядела «ну просто красоточкой» (по мысли Чарли) в подходящем ей по возрасту платье жемчужного цвета; ее все еще пышную прическу украшала лента из дорогого кружева. Арчи очень гордился своей маменькой и
Не было на свете матери счастливее, чем миссис Джесси, которая с довольным видом сидела рядом с сестрицей Джейн (та служила сомнительным украшением веселой залы в своем угрюмом черном платье и диадеме из алых астр, венчавшей суровое чело), – обе наблюдали за своими сыновьями с чисто материнской уверенностью в том, что ни у кого больше нет таких прекрасных детей. Обе вложили всю душу в их воспитание – уж у какой какая была, – и долгие годы неустанных забот начали приносить свои плоды: мальчики обещали стать достойными мужчинами, а что может быть отраднее для материнского сердца?
Миссис Джесси наблюдала за тремя своими рослыми сыновьями с некоторым изумлением, ибо Арчи был хорош собой, серьезен и величав, но при этом исполнен галантности, сердечности и уважительности, которые в наше время стали такой редкостью и служат верным признаком добротного воспитания. «Кадеты» – так именовали себя Уилл и Джорди – были совершенно великолепны, и никакое перо не способно описать те муки, которые они претерпели в праздничный вечер от тесных башмаков и перекрахмаленных воротничков. Однако этими страданиями они делились лишь друг с другом, да и то только в редкие минуты отдыха, когда можно было постоять на одной натертой ноге, с облегчением втянув голову в ужасный воротничок, который царапал уши, придавая им приятный алый оттенок. Впрочем, минуты такие выдавались нечасто, а все остальное время два спартанца отплясывали с улыбкой на лице, будто и не замечая скрытых терзаний, валившихся на них, как это описал Уилл, «справа и слева».
Двое сыновей миссис Джейн представляли собой причудливый контраст, и, глядя на них, даже эта радетельница за строгую дисциплину не могла удержаться от улыбки. Стив был великолепен и мог бы найти себе жену, не сходя с места, ибо саржевый сюртук его был изумителен, рубашка поражала блеском, перчатки сидели безупречно. Гордость и счастье так раздували его молодую грудь, что создавалась угроза самопроизвольного возгорания; хорошо, что танцы служили предохранительным клапаном, ибо представления о приличиях не позволили бы ему выпустить пар каким-либо иным способом.
Китти подобная сдержанность была незнакома, она выглядела упоенной маленькой цыганочкой: смуглая смазливость подчеркнута щегольским нарядом пунцового и бежевого цвета, каждый волосок подкручен щипцами, как у барышень Пексниф [32] , ибо главным ее оружием была молодость и она от души наслаждалась тем фактом, что к девятнадцати годам уже имела за спиной три помолвки.
Глядя, как они со Стивом порхают по залу, даже самый замшелый холостяк и самая угрюмая старая дева не удержались бы от улыбки, ибо всем отрадно смотреть на юных влюбленных, а таких жизнерадостных было еще поискать.
32
Героини романа Чарльза Диккенса «Мартин Чезлвит» (1843–1844).
Что же до Мака, то он, водрузив на нос очки,
– Надеюсь, эта барышня понимает, какое ей досталось сокровище. Сомневаюсь, однако, что она сумеет оценить его сполна, – заметила миссис Джейн, взирая сквозь очки на Китти – та как раз проносилась мимо, поднимая целый ураган разлетевшимися юбками.
– Думаю, что оценит, ведь Стив прекрасно воспитан, она не может этого не видеть, не понимать ценности того, в чем самой ей было отказано, – а она еще достаточно молода, чтобы это пошло ей на пользу, – негромко ответила миссис Джесси, вспоминая те дни, когда танцевала со своим Джемом сразу после обручения.
– Я выполнила свой долг в отношении обоих сыновей, причем выполнила его с тщанием, а то отец непременно бы их избаловал, у него понятий о дисциплине что у ребенка. – И тетушка Джейн ловко пристукнула себя по руке сложенным веером, многозначительно подчеркнув слово «тщание».
– Я всегда жалела, что не обладаю твоей твердостью, Джейн, но, с другой стороны, мне мой способ воспитания все-таки больше по душе, по крайней мере применительно к моим сыновьям; побольше любви, побольше терпения – и это принесет свои плоды. – И тетя Джесси взяла букетик с колен, ощущая, как эти самые извечные любовь и терпение цветут в ее жизни ярким цветом, столь же прекрасные, как и благоуханные розы, подаренные ей сыном; мысль эта озарила и скрасила долгие часы унылого ожидания в углу.
– Я не стану отрицать, Джесси, что ты прекрасно справилась со своей задачей, но тебе никто не мешал, не хватал тебя за руку, не вмешивался. Если бы Мак мой был моряком, как твой Джем, я не проявляла бы подобной строгости. Но мужчины так испорчены, так близоруки – их совершенно не волнует будущее, главное, чтобы сегодня им было удобно и покойно, – продолжила миссис Джейн, напрочь позабыв о том, что близоруким партнером в этой фирме, по крайней мере в физическом смысле, была как раз она.
– О да! Нам, матерям, хочется все предугадать и предсказать будущее своих детей еще до их рождения, и мы склонны разочаровываться, если они не оправдывают наших ожиданий. Я вот знаю, что пока у меня нет причин сетовать, но приучаю себя к мысли о том, что сделать мы можем одно: развить у милых наших мальчиков правильные принципы, дать им наилучшее воспитание – а после пусть сами довершают то, что мы начали. – И взгляд миссис Джесси переместился на Арчи, который танцевал с Розой, понятия не имея о том, какой дивный маленький замок обрушился до основ, когда он влюбился в Фиби.
– Да, совершенно верно, в этом пункте мы полностью сходимся. Я всеми силами пыталась привить своим мальчикам правильные принципы и хорошие привычки и готова доверять им во всем. Стива я девять раз порола, чтобы отучить от вранья, а Мак несметное число раз оставался без ужина, но все равно не желал мыть руки. И все-таки я поркой и голодом довела их до послушания – и вот она, моя награда, – завершила свою речь «строгая родительница», гордо взмахнув веером, сильно смахивавшим на розгу: он был такой же длинный, твердый и неумолимый.