Роза в уплату

Питерс Эллис

В комнату ворвался крепнущий ветерок, заставив задрожать паутину на деревянной раме окна. Голое, тесное помещение, старая скамья у стены, куча обрывков пергамента, тряпок, шерсти, обломков дерева и какого-то мусора, большой кувшин с отбитым краем, старый колченогий стол — и всюду грязь и пыль, как бывает обычно, когда комната два года стоит запертая и заброшенная.

— Однажды сюда забрался вор, — весело сообщил Гуннар, — но тому, кто захочет повторить это, придется потрудиться. Прежде чем мы уйдем, я должен все хорошенько запереть. Хозяин оторвет мне голову, если я забуду закрыть хоть один засов или повернуть

хоть один ключ.

— А вот прошлой ночью сюда пытался проникнуть вор, — произнес Хью небрежным тоном. — Тебе не говорили?

Гуннар повернулся и посмотрел на Хью широко открытыми от удивления глазами:

— Вор? Прошлой ночью? Ни слова не слышал об этом, и хозяйка тоже. А кто это говорит?

— Спроси сторожа, он скажет. Некто Бертред, ткач, который работает у госпожи Перл. Посмотри на брус под окном, Гуннар. Ты увидишь, что он сорвался под его тяжестью. Собака загнала его в реку, — добавил Хью, задумчиво оглядывая пустую комнату и краем глаза следя за выражением лица Гуннара. — Он утонул.

Наступило короткое тяжелое молчание. Гуннар как будто онемел и стоял, уставившись в пространство. Его легковесность и самоуверенность испарились, уступив место мрачной серьезности.

— Ты ничего не слышал? — изумился Хью, разглядывая пыльный пол, на котором отпечатались только следы Гуннара, когда тот шел от двери к окну.

— Нет, милорд, ничего. — Громкий, уверенный голос стал тихим, напряженным, словно человек сосредоточился на одной мысли. — Я знаю Бертреда. Он не станет красть шерсть. Он и так хорошо обеспечен — был… Умер?

— Утонул, Гуннар.

— Упокой, господи, его душу! — промолвил Гуннар медленно и тихо, обращаясь скорее к самому себе, чем к Хью и Кадфаэлю. — Я знал его. Мы с ним в кости играли. Видит бог, ни я, ни кто другой, насколько я знаю, не замышляли против Бертреда ничего дурного и никогда не желали ему зла.

Снова наступило молчание. Казалось, Гуннар оставил их и куда-то удалился. Его бледно-голубые глаза стали непроницаемыми, словно он закрыл их ставнями или повернул взгляд внутрь себя. Через несколько минут он встрепенулся и спросил:

— Вы все осмотрели, милорд? Можно закрывать?

— Можно, — ответил Хью. — Я все осмотрел.

На обратном пути в город Хью и Кадфаэль молчали, погруженные в свои мысли. Потом Хью сказал:

— Если Джудит и была в той пыльной дыре, кто-то здорово поработал, заметая следы.

— Бертред думал, что она там, — сказал Кадфаэль. — Хотя Бертред мог и ошибаться. Он направился туда, чтобы освободить ее, это несомненно, но, может, это были просто догадки, и догадки неверные. Он знал об этой комнате и был уверен, что о ней мало кому известно, следовательно, если действовать осторожно, в ней можно было прятать пленницу. И он понимал, что похитителем мог быть молодой Хинде — тщеславный, самоуверенный, всегда отчаянно нуждающийся в деньгах, чтобы вести легкую жизнь. Но было ли это только догадкой? Обнаружил ли Бертред что-нибудь, отчего предположение переросло в уверенность?

— А пыль? — воскликнул Хью. — На полу не было никаких других следов, только следы Гуннара, во всяком случае я ничего больше не увидел. А этот сынок, Вивиан, уехал сегодня утром из города, Уилл еще раньше сообщил мне. Так что дома теперь только мать. Станет ли она лгать? Вряд

ли Вивиан сказал ей, что прячет где-то женщину. А если он увел куда-то Джудит после ночного переполоха, сомневаюсь, чтобы он отвел ее к своей матери. Но я все-таки загляну к ним еще раз. Бертред, должно быть, хотел попытать счастья! Но удача отвернулась от него. Ни с розами, ни со спасением хозяйки ничего не вышло. Все его планы рухнули.

Вновь наступило долгое молчание. Они поднимались по склону к воротам и подходили ко входу в замок.

— И он не знал! — как бы размышляя вслух, произнес Хью. — Он действительно не знал!

— Кто? Чего не знал?

— Этот Гуннар. Сначала он показался мне очень подозрительным. Такой самоуверенный, легкомысленный — пока я не сказал про смерть Бертреда. Клянусь, это было новостью для него! Он не притворялся. А что скажешь ты, Кадфаэль?

— Я скажу, что этот человек умеет лгать и будет продолжать лгать, если того потребуют обстоятельства. Но тут он не лгал. У него даже голос изменился, не только лицо. Нет, он не знал, он был потрясен до глубины души. Какое бы участие он ни принимал в этом деле, он не ожидал, что все окончится смертью!

Они подошли ко въезду в крепость и остановились.

— Мне пора возвращаться, — сказал Кадфаэль, посмотрев на небо, которое в преддверии сумерек уже начало заволакиваться легкими облаками. — Сегодня вечером мы ничего не можем предпринять. А что ты собираешься делать завтра?

— Завтра, — ответил Хью, подумав, — я велю привести ко мне Вивиана Хинде, как только он покажется в городских воротах, и посмотрю, что можно выжать из него насчет заброшенной конторы его отца. Если правда то, что говорят о нем, напугать его будет легче, чем их слугу — у того я не заметил признаков страха. Даже если Вивиан чист, как только что выпавший снег, попугать его будет не вредно.

— А ты собираешься сообщить людям, что стало известно, по крайней мере, кто убийца брата Эльюрика? И что он мертв?

— Нет, пока не собираюсь. Может, и вообще не стану этого делать, чтобы не терзать бедную женщину, дать ей спокойно похоронить сына. Какой смысл оповещать о преступлении, если судебного разбирательства все равно не будет? — Хью нахмурился, вспомнив, что, к сожалению, Майлс присутствовал при том, что происходило в ткацкой мастерской. — Я знаю, у жителей Шрусбери ушки на макушке и длинные языки. Завтра утром и без моих сообщений повсюду будут болтать. А может, и нет, может, Кольер из сочувствия к матери Бертреда придержит язык. Во всяком случае, я буду молчать, пока не найдена Джудит Перл. А мы должны найти ее. Пусть люди сплетничают и строят домыслы. Вдруг кто-нибудь от испуга допустит промах. Я этого жду.

— Аббат, наверное, захочет, чтобы я ему все рассказал, — заметил Кадфаэль.

— Конечно захочет. Но аббат — другое дело. Это его право, и рассказать ему — твой долг. Так что возвращайся, пожалуй, — вздохнул Хью, — а я пойду посмотрю, может, кому-нибудь из моих людей, которых я разослал рыскать по деревням, повезло больше, чем мне.

На этом весьма самокритичном, но отнюдь не обнадеживающем замечании они и расстались.

К вечерне Кадфаэль опоздал. Когда он подходил к сторожке, братия была в церкви и служба уже кончалась. За этот день случилось так много событий!