Розалинда. Детектив
Шрифт:
– Пожалуй, вы правы… А за этой дверью у нас пыточная, - продолжил он в порядке разговора.
Тут даже мои сонные глаза чуть не вылезли на лоб.
– Что значит «пыточная»?
– Ну в этой комнате собраны всякие необходимые приспособления… Скажем, если лотом является какая-нибудь часть тела, и новому хозяину надо ее забрать.
Меня чуть не вырвало.
Александр продолжал:
– За этой дверью, - он подергал ручку третей двери, - Воображариум.
– Нет, как пекарша, я что-то не понимаю, - посетовала я.
– В «воображариуме»
Я стояла, и не могла поверить тому, что говорил Александр.
– Что значит «допускаются все?»?
Александр вздохнул. У него был такой вид, будто он объясняет простейшее маленькому ребенку, но тот его никак не понимает.
– Цель «продажи чести» дворянина в том, что он будет опозорен.
– Это я и сама додумала.
– Позор должен иметь свидетелей. Как сказал вам сегодня ваш новый друг Сэлвер Освальд, - Александр сделал особое ударение на слове «друг», - Люди должны шептаться.
– Теперь понятно, - пожала я плечами.
Укор Александра я решила не принимать к сердцу: в конце-концов я работала…, а вот его рассказ о комнатах все больше и больше давал мне понять, что этой ночью я вряд ли засну.
– Это последняя комната, - сказал Александр, вставая у четвертой двери, - Здесь лишают магической силы, - он подергал за ручку, - Это все, что я о ней знаю.
Я еще раз осмотрела расположение комнат. Провела рукой по стенам. Шершавые. Словно в мелкую сыпь. Странный материал.
– Комнаты соединены? – спросила я.
Александр пожал плечами.
– Я никогда не был ни в одной.
– Даже в Воображариуме?
– Особенно там.
– Вы же сказали: «допускаются все».
– При желании самих людей. Я же такового не имел, - отрезал Александр.
– Зря.
На меня снова метнули ледяной взгляд, но я не отвела глаз.
– Александр, - твердо сказала я, - Здесь происходят убийства. Из того, что я уже знаю об аукционе, никто из участников не может считать себя в безопасности. Мы должны найти способ попасть в эти комнаты и осмотреть их.
– Вы считаете, убийца мог пройти из соседней комнаты?
– Вполне.
Александр задумался. Неужели он наконец-то воспринял меня всерьез?!
– Вы можете быть и правы, - наконец сказал он.
Несмотря на поздний час, мне захотелось прыгать и кричать от радости: господин выслушал мое мнение!
– Мне надо запросить аукционные списки у лицитатора…
Мое лицо искривилось: аукционные списки? А они что, записывают кто, что, и когда купил? Иными словами, касательно этого аукциона, кто и что делал на нем?
– Да, пожалуйста, запросите, - прошипела я, - И меня не забудьте с ними познакомить!
(Да с этих списков и следовало все начинать!)
– Из-за ваших скрытности, гордости и высокомерия может погибнуть человек! – с горяча не выдержала я.
Александр
– Простите, Розалинда, - тихо сказал он, - С этих списков, действительно, нам с вами и следовало начать. Просто я … я … я дурак.
Я чуть не упала на месте.
– Да, дурак, - повторил Александр, - Все пытаюсь уберечь себя, вас, и всех остальных от этого кошмара, под маской аукциона. Но это лишь отголоски гордости. Можно сказать предсмертная гримаса честного человека. На самом деле мне давно пора признать: мы все в этом позоре. И от него никогда не отмыться.
– Что вы говорите, - прошептала я, не веря своим ушам.
– Розалинда, как выдумаете, что я сейчас делал? – спросил у меня Александр.
– Дергали за ручки дверей, - как-то не остроумно ответила я.
– Я проверял печати. Магия моей семьи позволяет чувствовать, на месте ли печать. Как хороший тюремщик, я проверял, закрыты ли все камеры для заключенных.
Я приступила на шаг ближе к Александру.
– Александр, ты не тюремщик, - мягко сказал я, - Печать лишь предосторожность…
– И эту предосторожность ставлю я сам. От каждого моего прикосновения печать на двери лишь сильнее. Но сам я не могу ее снять.
Я вздохнула.
– Это не делает тебя…
Договорить мне не дали. Александр взял меня за руку и потащил вниз. Через люк в полу. По лестнице на второй этаж. Потом в конюшню. Там мы прошли лестницу всадников и остановились у главных ворот.
К тому моменту на лице Александра играла странная, кривая усмешка. Ее я никогда раньше не видела.
– Я так не хотел походить на отца, - пробормотал он.
– Что…?
– Розалинда, - развернулся Александр ко мне, - Я изначально был против вас в этом деле. Мое мнение и сейчас не изменилось. Вы напрасно рискуете ради нас. Наш род – проклятые тюремщики. Мы ставим печати, чтобы люди не могли сбежать.
Я невольно потерла руку, на которой стояло клеймо кольца его матери.
– Я недоговаривал вам, не раскрывал всех карт, давал минимум информации. И все ради одного, - глаза Александра лихорадочно блестели, - Как только вы подписались на это дело, я боялся, что вы сбежите. И тогда все узнают, что здесь творится. А еще хуже: кто я!
С этими словами он принялся раскрывать входные ворота.
Когда же они растворились, он грубо развернул меня лицом к улице.
– Поглядите, Розалинда, это все моих рук дело! Печати, которые даже я не могу сломать, и это… Но разве стоит такой секрет жизни?!
Мои колени подкосились. Сердце почти перестало биться.
– Прости, Розалинда, прости меня…, - словно откуда-то издалека, услышала я голос Александра,- Я просто боялся признаться…
Я чувствовала, как его руки держат меня сзади. Как дрожит его голос. Но мир перевернулся, и мне впервые было не до Александра.