Рождение династии. Книга 1. Смута
Шрифт:
Бедный испуганный Воейков в доносах царю писал, что «Филарет по-прежнему бесчинствует и смеется над всеми: над игуменом, над ним, царским приставом, над боярами московскими, его государевыми слугами…Говорит, что все вокруг царя продажные предатели. Один у царя умный человек был – Богдашка Бельский, который зело разбирался в делах государственных, и того Борис по собственной глупости лишился».
А еще жаловался, что «доносить» на Филарета никто не желает.
Царь, читая доносы пристава, приходил в ярость, но сделать ничего не мог.
Какая
Но злая ирония истории била наповал. Романов мог смеяться сутками.
Ай да Годунов!
Свалил, растоптал величайшие боярские роды Романовых, Шуйских, Мстиславских, Бельских и иже с ними, старался, воевал, строил, кормил нищих тысячами, укреплял свое царство всеми средствами – и на тебе!
Явился никому не ведомый молодец, назвался сыном Ивана Грозного от седьмой жены (седьмой, когда закон с трудом признает даже третий брак) – и Рассея – мать падает пред ним на колени, позабыв все зверства и благодеяния царя Бориса! А патриарх Иов, благословивший расправу над Романовыми, вещает Отечеству, что-де сей «великий» человек жил в холопах у Романовых во дворе да проворовался и от казни утёк в монахи.
Тут сам патриарх Иов его возвысил, а царский двор Годунова его приветил!
Мало того, потом и польские магнаты, и избранный ими король, сам, коли не полагалось, папа римский, все иноверцы и православные почтили романовского холопа так, как никогда не почитали его господ!
То, что мир сошел с ума, было совершенно ясно. Но Филарета заставлял особенно надрывно хохотать тот факт, что бесподобная по смехотворности, но весьма вероятная победа холопа несла освобождение из опалы и возвышение фамилии ближайших родичей вымершей, добитой Годуновым, царской династии и лично ему, Фёдору Никитичу Романову.
Умер великий Государь Борис Федорович Годунов, а потом через сорок дней и его законный наследник Федор Борисович.
Все это совершилось так быстро, что на окраинах Московского государства еще не успели получить вести о кончине царя Бориса, как уже дьяки и подьячие опять сидели за работой и наспех писали во все концы Русской земли о кончине царя Федора Борисовича и о вступлении «на прародительский престол законного, прирожденного великого государя Дмитрия Ивановича».
Не скоро доходили эти важные вести и до отдаленных городов, лежавших на востоке и севере Руси, еще дольше, еще медленнее проникали они в отдельные поселки и обители, лежавшие в глухих местах.
Потому и немудрено, что даже и тот дьяк Челобитного приказа, который был новым государем отправлен в Антониев-Сийский монастырь «с тайным делом», приехал в эту дальнюю обитель уже по первопутку и, надо сказать правду, насмерть перепугал старого игумена Иону.
– Ты, старче, кого в церкви Божьей за службой поминаешь? – спросил игумена дьяк, едва переступив порог обители и предъявляя ему свои полномочия.
– Как кого? Вестимо поминаю, кого нам указано: по преставлении
Дьяк резко перебил его на полуслове:
– Изволь это тотчас отменить и поминать ныне благополучно царствующего законного государя Дмитрия Ивановича. Вот тебе о том и указ от патриарха Игнатия.
Игумен вдруг изменился в лице: крайнее смущение выразилось в его широко открытых глазах, губы шевелились без слов…
Он долго не мог оправиться от своего волнения, не мог произнести ни звука, не решался даже принять патриаршей грамоты, которую ему протягивал дьяк.
– Не ведаю, о каком патриархе ты говорить изволишь… У нас патриарх Иов поминается.
– Ну, был Иов, а теперь Игнатий! Был царь Федор, да волею Божьей помре, ну, и теперь стал царем Дмитрий на Москве! Русским тебе языком говорят…
– Дозволь узнать, – как-то особенно смиренно и приниженно заговорил игумен Иона, запуганный строгим дьяком, – и патриарх Иов тоже волею Божьею…
– Нет, не Божьею, а царскою волею сведен с патриаршего престола и заточен в Старицкий монастырь.
– Да читай же грамоту, там все написано!
Совершенно оторопевший и растерявшийся старик игумен взял, наконец, грамоту, стал ее читать, и дьяк видел, как тряслись его желтые сморщенные руки. Дочитав грамоту до конца, игумен положил ее на стол, перекрестился на иконы и, обращаясь к дьяку, сказал более спокойным голосом:
– Ну, какое слово государево ты передать изволишь?
Дьяк полез за пазуху и вытащил другую грамоту.
– Здесь у тебя в обители находится сосланный Годуновым опальный боярин Федор Романов, в иночестве Филарет…
– Архимандрит Филарет.
Дьяк удивленно поднял брови.
– В прошлом году еще патриарх Иов даровал Филарету сан архимандрита.
– Ну, так веди меня к нему немедля, царский указ ему объявить.
На монастырском дворе встретился им пристав Воейков. Низко поклонившись московскому дьяку, пошел следом. По дороге дьяк продолжал просвещать старого Иону:
– Государь приказал срочно вернуть в Москву всех своих ближних родственников, безвинно осужденных Борисом «окаянным» на тяжкие страдания. Стало быть, и с Филарета опалу снять и с почестью сопроводить к царскому двору.
– Так кем же архимандрит Филарет приходится государю? – изумленно спросил Иона.
– Братом двоюродным.
Иона только ойкнул, мысленно возрадовавшись, что не успел наговорить царскому посланнику чего-то плохого на своенравного Филарета.
Конец ознакомительного фрагмента.