Рождение династии. Книга 1. Смута
Шрифт:
После года с лишним пребывания Романовых в ссылке приставы были вынуждены сообщить в Москву, что особенно тяжелое положение у Белозерских узников. Они истощены от постоянного недоедания, одежда уже стала походить на лохмотья. Это заставило царя Бориса облегчить участь женщин и детей, которые не могли представлять для него угрозу.
Их перевели в селение Клин, находящееся в Юрьев-Польском уезде Владимирской губернии, в одной из бывших вотчин Романовых. Жизнь там была немного легче, чем на Белоозере, хотя и под наблюдением приставов.
Но здоровье Михаила и Татьяны оказалось настолько подорванным, что
Не пережили опалы многие из ссыльных Романовых.
Второго из братьев – Александра, с которого и началась опала и которого царь давно ненавидел, Борис велел отвезти на Белоозеро, вместе с маленьким сыном Федором; и велел там, как говорили меж собой люди, «истомить Александра в горячей бане, но ребенок заполз в угол…, остался жив…, и люди, взявшие его к себе, сберегли его».
Местные жители обвиняли в этом царского пристава, стерегущего Александра Никитича – Леонтия Лодыженского. Третий из братьев Романовых, Михаил Никитич, по приговору царского суда был сослан для заточения в Пермь Великую, в село Ныроба, что лежало в семи верстах от Чердыни, на самой границе с инородцами. Дальше Ныроба уже не было цивилизованных форм поселения, были только дикие племена, недобитые орды татаро-монголов, племена северных народов: вогулы, ханты, манси – их в народе называли югра – люди, которые находились в полудиком состоянии.
Михаила Романова привезли сюда в конце сентября. Уже шел снег. Зачитали указ, что за попытку отравить царя Бориса Годунова он приговаривается к заточению в яме. В отчаянии и гневе Михаил Никитич схватился за сани, на которых его привезли, и отбросил их на несколько метров. Опасаясь дикой силы узника и не полагаясь на шестерых сторожей, пристав Тушин наложил на него тяжкие оковы: плечные в 39 фунтов, ручные в 19, ножные в 19, а замок в 10 фунтов. Прямо при нем выкопали яму – два метра шириной и длиной и полтора метра высотой. А из описаний Михаила Никитича Романова было известно, что он был за два метра ростом.
Поэтому вкопали столб, и к этому столбу приковали узника цепью, то есть, находясь в яме, он вокруг столба ползал на четвереньках, и не имел даже возможности встать прямо…
Яму забросали бревнами и оставили только маленькое окошечко для того, чтобы подавать ему есть, пить и щепочки-дрова для отопления этой холодной ямы.
Приставу Роману Тушину дан был приказ: чем быстрее Романов в яме умрет, тем быстрее тот вернется в Москву. Поэтому стражи сначала его кормили – из сострадания, чувства жалости, а потом, когда началась зима, они сами стали мерзнуть, живя в ветхих, прогнивших крестьянских избах. От холода не помогали даже крепкие спиртные напитки, которые московский пристав со своими солдатами покупали у крестьян. Вскоре им надоело здесь жить, поэтому они решили перестать кормить Михаила Никитича.
Однажды Тушин, придя к бражнику крестьянину, сетовал: что такое – мы уже не кормим его два месяца, а он все живет и живет?
– А ты, боярин, к мальчишкам присмотрись – они его кормят, – ухмыльнулся пьяница.
Сельские мальчишки на самом деле, играя возле ямы, незаметно бросали туда кусочки хлеба и пеканы [5] ,
Детей выпороли плетьми, а родителей предупредили, что если еще кто-либо будет помогать государственному преступнику, то может оказаться в тюрьме.
5
Пеканы – выпеченые из теста маленькие стаканчики, в которые хозяйки закладывали начинку: грибы, квашеную капусту, ягоды…
Потом, когда царь Михаил Федорович Романов узнал эту историю о помощи местных жителей Михаилу Никитичу, он издал указ о том, что ныробские крестьяне в знак благодарности за помощь его дяде, за поддержание его жизни, освобождаются от земельного налога пожизненно.
Когда ребятишки перестали помогать Михаилу Никитичу, он все-таки продолжал жить: этому способствовал его богатырский организм и молодость.
После очередной попойки нерадивые московские стражники решили: да сколько мы можем здесь находиться?! Они гурьбой подошли к яме, разбросали бревна, и сам Тушин спрыгнул в эту яму. Через несколько минут он вылез из ямы весь раскрасневшийся, запыхавшийся, и объявил, что боярин скончался.
То же говорили и про Василия Никитича, сосланного в Яренск. Годунов, отлично понимавший неизбежность обвинений в свой адрес в случае смерти узника, строго приказал «везти Василия дорогой бережно, чтоб он с дороги не ушёл и лиха никакого над собою не сделал».
При Василии Никитиче был даже оставлен слуга. Конечно, следить за изоляцией узника приказывалось во все глаза: «чтобы к нему на дороге и на станах никто не приходил, и не разговаривал ни о чем, и грамотами не ссылался». Всех подозрительных Годунов велел хватать, допрашивать, пытать и отсылать в Москву.
Двор узника в Яренске (ныне город в Архангельской области) следовало выбрать подальше от жилья, а если такого нет – поставить новый с крепким забором, но не тесный: две избы, сени, клеть и погреб. Предписано было кормить опального изрядно – хлебом, калачами, мясом, рыбой, квасом; на это отпускалась очень крупная по тем временам сумма: сто рублей в год.
Узник был беспокойный: ещё по дороге, на Волге, выкрал ключ от своих кандалов и утопил в реке, чтоб его нельзя было вновь заковать. Пристав подобрал другой ключ и заковал Василия Никитича пуще прежнего, хотя делать это ему было не велено.
Пристав получил от Бориса Годунова выговор, хоть и, доносил, что Василий Никитич «хотел у меня убежать».
Как и следовало ожидать, томимый собственным гневом и утеснением пристава узник заболел.
Обеспокоенный Годунов велел перевезти его в Пелым, где был уже заточен Иван Никитич Романов, разбитый параличом (у него отнялась рука и плохо слушалась нога).
Пелымский пристав сообщал царю, что «взял твоего государева изменника Василия Романова больного, чуть живого, на цепи, ноги у него опухли. Я для болезни его цепь с него снял. Сидел у него брат его Иван да человек их Сенька; и я ходил к нему и попа пускал. Умер он 15 февраля (1602 г.), и я похоронил его, дал по нём трем попам, да дьячку, да пономарю двадцать рублей».