Рождение Клеста
Шрифт:
— Я вашу племянницу готов взять даже без денег! — возмутился Малёк.
«Ой, дура-а-а-а-а-к…..», — я мысленно схватился за голову.
— Вот скажете — «давай завтра под венец!» — завтра и пойду!
«Вроде и выпил немного…….»
Дядя даже креветку бросил лущить, слыша такие горячие слова. Солнышко покраснела, как маков цвет, совершенно забыв про еду.
— Молодой человек, я вас за язык не тянул, — Дядя опять взялся звенеть приборами. — Приятно иметь дело с честным человеком. Тем более, что ситуация ваша диктует именно такое решение.
— Какая ситуация? — не понял Малёк.
— Вот так? —
«Мама дорогая!»- я чуть куском не подавился и торопливо допил бокал.
— Неужели?! Как?! — Малёк совсем растерялся.
Я заметил, что Солнышко бросила мимолётный осуждающий взгляд на служанку, а та еле заметно пожала плечами и дёрнула подбородком на Дядю.
— Я уверен, что вы и сами прекрасно знаете, КАК появляются дети. Но, боюсь, что объяснять серьёзность такого факта придётся именно мне, а не вашим родителям…
Вот теперь-то я, наконец, смогу сказать, что история с казной Гренплеса завершилась окончательно. Малёк и Солнышко скромно обвенчались сразу же после обеда, так как назавтра нам, как я говорил, надлежало явиться в полк. Всё прошло быстро, сумбурно, а мы, слегка поддатые, молодые и весёлые, не успели насладиться свадебным торжеством. На церемонию пришли вообще все: мы трое и Дядя со служанкой.
Возле храма Пресветлого, куда мы пришли на венчание, сидел грязный попрошайка, заросший щетиной, явно в похмельном виде. Ну, сидел и сидел — такие хмыри частенько возле храмов ошиваются, рядом с убогими. Но он очень уж зорко стрельнул глазом по нашей группе, и я невольно начал рассматривать его повнимательней…
— Шпыняй?! Ах, ты!.. — и я, сломя голову, бросился к нему.
Он вскочил и сиганул прочь, как шуганный заяц — я не ожидал от него такой прыти. Сообразив, что погоня затянется на полгорода, и при этом мне никак нельзя доводить дело до уголовщины, а потом ещё нужно обратно возвращаться, и не желая портить себе настроение перед грядущим событием, я остановился и в сердцах пнул его шапку с парой медяков ему вслед. Шапка летала плохо и Шпыняя не догнала.
Сразу стало понятно, кто сдал меня в Службу безопасности со всеми потрохами. Когда же представится очередной случай потолковать с этим мерзавцем? — ну, ничего: мир, говорят, тесен: ещё свидимся как-нибудь… непременно!
Эх, надо было на его шапку сначала плюнуть, а уже потом — пинать. Но не бежать же сейчас за ней…
И снова — в бой
Мы очень сильно облажались, заявившись в расположение столичного полка с тем дедовским реквизитом, что выдали нам сердобольные селяне в южных землях. Нам не выдали никакого оружия, сказав, что, мол, у вас же и так есть, и обругав, как наглых прощелыг. Ну, хотя бы доспехи дали: простые льняные рубахи с нашитыми стальными пластинами и потёртые, затасканные кожаные защиты на голени, — тоже с пластинками. Ни наплечников, ни нарукавников — больше ничего, кроме шлемов. Вспоминая экипировку нихельцев, мы только зубами скрипели от досады.
Но, как говорится, человек — предполагает, а страна — располагает.
То, что я громко называю «полком», на самом деле являлось тихим ужасом. В него понабрали всякую никудышнюю шваль: студентов,
Переход от первой брачной ночи к суровым армейским реалиям для Малька оказался явно тяжеловат. Он начал замыкаться, и я опасался, что он в неожиданный момент сорвётся, сделав нам очередной штрафной десяток или трибунал.
По счастью, нас вскоре погнали на войну. Да, вот бывают в жизни такие случаи, когда и войне будешь рад. Марш-бросок прошёл просто блистательно: мы достигли назначенного рубежа всего за неделю. Пьяницы и уголовники, потерявшие былую молодецкую прыть, зачастую отставали, — таких десятники подбадривали гибкими хлыстами, оставляющими болезненные ушибы. Тех, кто так и не смог пересилить свою слабость, оставляли валяться на обочине, как ненужный хлам — они, неоднократно избитые, лежали неподвижно. Их потом подбирали на обозные телеги, тащившиеся за нами следом, а, чтобы их не перегружали и оси лишний раз не ломались, десятники уголовников просто приканчивали… Разумеется, на их торжественные похороны нас не останавливали.
Студиозусы от таких картин совсем скисли. Так как мы с Мальком прекрасно понимали, что в бой нельзя идти с кислой харей, то подбадривали их, как могли, а с одним худощавым даже почти подружились.
Сидим мы, значит, как-то раз на ночном привале, из своих котелков черпаем, что Пресветлый послал. Вдруг у далёкого костра раздаётся крик:
— Пьянь паскудная! И где ты только находишь?! Отвечай, мразь!
— Гражданин десятник, я человек слабый, и мне без этого никак нельзя…
Бац! Любитель выпить схлопотал в тыкву так, что нам стало слышно, а Профессор вздрогнул.
— Ты чо? — покосился на него Малёк.
— Но ведь так же нельзя… ведь у каждого есть его человеческое достоинство! А кругом только мерзость и преступления… Как же мы одолеем врага без духовной чистоты?
Вокруг костра сидели не только мы; я заметил, что другие желторотые совсем подавлены и не смотрят по сторонам, а уткнулись в свои котелки, пряча робкие глаза.
— Эка загнул! — загоготал рядом бывший уличный грабитель. — Ты хоть сам понял, чо сказал?
И он пихнул его локтем.
Студент замкнулся, но сохранил упрямый взгляд. Правда, он тоже прятал его на дно котелка.
— Эй, Профессор, скажи ещё чо-нибудь! — не унимался отморозок, продолжая тыкать его под рёбра. — У тебя так складно заливать получается — так бы и слушал. Чо молчишь? Не уважаешь, что ли?! Нет, ты скажи: ты меня уважаешь?
Разговор начинал приобретать нехорошее направление.
— Отстань от него, — сказал я лениво, уложив в брюхо почти весь котелок. — Что ты от него хочешь?
— Чо? Чо ты сказал?! — он перекинулся уже на меня. — Больше всех надо, да?!