Рождение мыши
Шрифт:
Нина пожала плечами.
— Странно! Чем же именно я его интересую?
Доктор улыбнулся.
— Ну, это я не знаю: чем-то интересуете, значит. Но меня о многом он тоже не спросит. Просто интересовался, сколько получаете, откуда вы. Ну и все такое.
— А самому Рамачераку сколько лет?
Доктор засмеялся.
— Рамачерак! Рамачерак — молодой осёл, ему поди и тридцати нет. Стрельцов спрашивал, их худрук. А этого гуся я помню еще по пятнадцатому году, по кабачку «Бродячая собака». Он тогда ходил весь разрисованный, в петлице деревянная ложка, а на щеках — и тут, и тут —
— Так что ж он… того? — спросила Нина, смотря на доктора во все глаза.
— Какой там того! — махнул рукой доктор. — Учился со мной на медицинском факультете! И неплохо учился! Степень имеет — сейчас выступает перед сеансами с пятнадцатиминуткой: «Гипноз и внушение». Раньше там были и йоги, и факиры, и ясновидящие — теперь министерство все вычеркнуло — остались лишь Павлов да собаки. Так! — Доктор встал. — Молодой человек может зайти ко мне через пять минут. Я буду у себя в кабинете и приму его. А впрочем, по совести-то, ведь ничегошеньки-то у вас нету! И не советую вам с эдаких лет бегать по докторам! Ничему они вас хорошему не научат, поверьте! Ниночка Николаевна, позвольте вашу ручку. Что ж он — вам послал билет?
— Послал!
— A-а? Видели вы шута? — засмеялся доктор. — Я ему говорю: «Ну ты сам посуди, за что нас с тобой может полюбить молодая женщина, на кой мы ей?» Отвечает: «Женщины любят за интеллект». Ну-ну, сходите, сходите! — Он махнул рукой и вышел.
Нина взглянула на Костю.
— Слышали? Хорошая компания? Эх, Костя! Куда вы, голубчик, лезете! Хорошо, так что ему от меня надо?
Костя молчал.
— Да раз уж начали, так кончайте, — поморщилась Нина, — что ему от меня надо?
— Номера художественного перевоплощения! — выпалил Костя.
— Что-о? — изумленно поднялась Нина и так посмотрела на Костю, что он сразу же вспотел. — Как же так? Ну-ка, объясните. — Костя молчал. — Что, тоже по воздуху летать? Ну?
— Да! — неожиданно брякнул Костя.
У Нины вспыхнули лицо и шея.
— Черт знает что! — сказала она крепко и тихо, смотря на Костю гневными блестящими глазами. — И у вас хватило…
За дверью постучались, и женский голос значительно сказал: «Двенадцатое явление!»
Нина встала и сурово приказала:
— Пошли! — Они вышли в коридор. Она шла впереди и не оборачивалась. — Ну что я вам могу сказать? Ну что?
Костя молчал.
— Скажу только одно — не ходите вы к ним, ради бога! На что они вам? Ну, а если уж пойдете…
В конце коридора с папироской в зубах показался Онуфриенко — совсем одетый, в плаще и шляпе. Он поклонился Нине. Она холодно кивнула головой.
— Костя, жду! — крикнул Онуфриенко.
— И с Онуфриенко вы зря связались, — сказала Нина. — Что он вам, друг?
— Да я…
— Очень зря! — повторила Нина и ушла.
Вот этот последний разговор, торопясь и перебивая саму себя, Нина рассказала Николаю.
Он сидел рядом с ней, глубоко запустив руки в карманы черного кожаного пальто, слушал ее и смотрел в окно. Ехали уже по окраине, сильно трясло, и рассказ Нины, очень бессвязный, был еще бессвязнее и от этого.
— Ты же понимаешь… — говорила Нина, всматриваясь
— Вот я сижу и думаю: как хорошо, что мы поехали. Ну какой же… ну, уж я не знаю, чего больше — дурак или мерзавец этот Стрельцов, а? — Она пожала плечами — он улыбнулся. — Знаю я эту пакость. Ну, погоди, я тебя оженю на молодой! — Он посмотрел в окно. — Подъезжаем! Значит, боевое задание таково: в квартиру заходим вместе, я тебя жду в передней, ты проходишь к Косте, берешь его за руку и уводишь. Так?
Она кивнула головой.
— И никаких объяснений, недоумений, упреков, обид. Просто берешь его очень ласково за руку и говоришь. Слушай, что ты говоришь: «Здравствуйте, Костя, вы меня звали? Ну вот я и приехала к вам». Тут они все скопом, конечно, будут тебя приглашать остаться, ты опять так же ласково скажешь: «Нет, Костенька, едем ко мне, у меня там все брошено, все двери настежь. Здесь авто», — и больше ни слова. Поняла?
— Да.
— Ну и отлично. Говорить сейчас с ним не о чем. Сначала надо привести парня в себя, а там будет видно. — Он постучал в окно. — А ну впритирочку к самому подъезду. Так! Посмотри на меня. Улыбайся! Хорошо! Молодчина! Пошли!
А между тем там, на втором этаже за дверьми, обитыми черной клеенкой, шел настоящий скандал.
Стрельцов злился и кричал. Это был грубый, злой старик, привыкший за долгие годы своей ловкаческой карьеры к тому, что на людей надо либо кричать, либо кланяться им. Иные отношения он считал только промежуточными и называл их «нюхать друг друга». Сейчас он сидел у себя в кабинете за столом, осыпанным белыми звездами, пил жиденький чай, сосал с ложечки брусничное варенье и раздраженно выговаривал Рыжему.
— И вы тоже, дорогой… Вы тоже хороши! Ну кого вы мне привели? Кого? Мальчишку! Сопляка! Тогда он напился, сейчас он напился! И вот теперь извольте тереть ему уши и выслушивать всякие глупости — кому это нужно? Мне это нужно? Мне это не нужно!
Рыжий молчал.
Стрельцов взял стакан и начал пить.
— Больше всего виноват я. — Он глубоко хлебнул и поставил стакан. — Я человек доверчивый, сам никогда не вру, поэтому и другим верю. И сейчас я поверил. Сознаюсь, поверил! Мне говорят: любовник, — я верю, говорят: он приведет ее к нам, — я опять верю. А оказывается, не только ничего похожего нет, но и вообще я жертва какого-то нелепейшего шантажа! — Он стукнул стаканом по столу. — Меня, видимо, считают за полного дурака. — Он рассерженно пофыркал. — Ну что ж, может быть, кое в чем я и дурак, но я…
На пороге появился Онуфриенко и встал, слушая.
— Что? — тихо спросил его Рыжий.
— Не знаю, — косо улыбнулся Онуфриенко. — Он ей звонил, она ответила — стреляйся!
— Вот! Бол-ван! — ударил мягким ватным кулаком по столу Стрельцов и вдруг вскочил. — Слушайте. И он ей, наверно, сказал там и адрес, и мою фамилию. Слышите, Онуфриенко?! Ну, что ж вы молчите? Сказал?
Онуфриенко слегка пожал плечами.
— А что ж не говорить! Конечно, сказал. Надо ж знать, куда ей ехать.