Рождение шестого океана
Шрифт:
— Я звонил только что. Пасмурно. Не видно, что творится на Солнце.
— Пусть еще раз измерят количество ионов. Результаты доложите мне.
Когда заместитель вышел, Валентин обратился к присутствующим.
— Товарищи, —сказал он, — сейчас будет проведен важный опыт. Мы хотим передать ток на пять тысяч четыреста километров. До сих пор на такое расстояние передавать энергию не удавалось ни по проводам, ни тем более по воздуху. Ровно в шестнадцать часов я нажму кнопку и введу в действие ускоритель — генератор искусственных космических лучей. Мы создадим ионизированный мостик от Земли до ионосферы. Наши друзья на юге создадут такой же мостик и тем самым замкнут
Корреспонденты окружили его, засыпали вопросами. Валентин отстранил их жестом.
— Товарищи, я рассказал вам, сколько успел. Подробные объяснения — после шестнадцати часов.
Вошел Геннадий Васильевич, шепнул что-то Валентину. Тот кивнул головой и записал цифру.
— Сидите у телефона и держите связь до последней минуты, — сказал он. — Пусть продолжают измерения.
Семенили стрелки; несогласно тикали полтора десятка часов. Ровно в шестнадцать ноль-ноль, секунда в секунду, на мраморном щите медленно стала краснеть контрольная лампочка. Потом донесся гул выстрелов. Это береговые батареи салютовали первому мезенскому току. Луна послушно выполняла заданный урок.
Когда лампочка засветилась полным накалом, Валентин повернул рукоятку реостата, нащупал пальцем кнопку, вздохнул и нажал ее.
В первую минуту ничего не произошло, только дрогнули стрелки приборов на мраморной доске. В блиндаже, для безопасности, не было окон, вышку приходилось наблюдать с помощью коленчатой трубы, вроде перископа.
— В темноте мы видели бы светящийся столб над вышкой, — сказал Валентин корреспондентам. — Впрочем, это от вас не уйдёт. Вечером полюбуетесь.
И вдруг...
Позже очевидцы вспоминали, что они вздрогнули от яркого света. Свет был так силен, что даже через перископ он сумел озарить весь блиндаж. Затем возникла молния... но какая! Столб ослепительного огня сошел с неба на Землю. Не искра, не зарница, а целый водопад электричества! Как шапочка, с вышки слетела обитая целиком верхушка. Она была еще в воздухе, когда до блиндажа долетел звук невиданной силы: гром, гул и рев взрыва, грохот рухнувшей горы, рычанье разбуженного вулкана. За первой молнией последовала вторая, третья, потом несколько десятков вторичных обыкновенных молний. Но раскаты обычного грома уже не казались страшными после первого удара.
— Что это, почему? — послышались голоса, похожие на шепот. Потрясенные свидетели жались к стенкам. Геннадий Васильевич забился за щит. И только один из корреспондентов, со смелостью неведения, взялся за дверь.
— Запрещаю выходить из блиндажа! — отчетливо сказал Валентин. Он был ответственным здесь и первым должен был опомниться.
— Диспетчера мне! — крикнул он в телефонную трубку. — Говорит Новиков. Срочно отключите электропередачу. Опыт сорвался. Катастрофа. Доложите начальнику строительства. Алло! Станция? Дайте мне телеграф. Посылайте молнию, срочную, правительственную. Кто говорит? — Я, Новиков. Диктую: «Джанджаристан. Пустыня Дхат. Новикову». Текст: «Опыт кончился неудачей. Выключайте ионосферу до выяснения». Чья подпись? Моя. Новиков Валентин.
Придерживая телефонную трубку плечом, Валентин одновременно застегивал на себе защитный металлический комбинезон. Если взорвался ускоритель, воздух мог быть насыщен радиацией. Еще раз повторив запрещение покидать блиндаж,
Валентин
Вышки не существовало. На месте озера вздулся холм с рваными краями, как будто земля лопнула изнутри. Чадя, догорал кабель. Дымились горячие пузыри, оставшиеся от расплавленных стоек. Мачты электропередачи были скручены винтом и согнуты.
Так небо отбило первую попытку людей подчинить его силы.
«Дорогой Сережа!
Плохо, очень плохо, хуже быть не может. И две беды сразу — личная тоже. Не знаю, с каким лицом я приеду теперь в Москву и к нашим — в Новосибирск. Все надо начинать заново, это хуже, чем сначала. Надо с репутацией неудачников искать оправдания, бороться с предубеждением. Опять мы услышим: преждевременно, неубедительно, ненадежно. Придется сдавать позиции, пятиться, возвращаться от практики в лабораторию. А что если и лабораторию закроют? Как жить тогда? Для чего жить?»
Брошенная ручка катилась по столу. Нет, Валентин не отправит письмо, такое не стоит посылать. Просто хотелось высказать горечь, хоть на бумаге отвести душу. Но мысли были тяжелее слов. Когда потеря легка, раздумье приносит утешение. При тяжелой утрате, наоборот, не сразу понимаешь всю глубину несчастья. Взять себя в руки, продолжать работу? Как продолжать? Готовить повторный опыт? А дадут ли разрешение? Валентин уже видел перед собой сконфуженного Ахтубина, растерянного иностранца-заказчика, укоризненного Коренева и многозначительную усмешку в глазах важного Глебычева. «Я с самого начала предсказывал неудачу», — будет уверять он. Новиковых спросят, конечно, есть ли гарантия, что дело опять не кончится взрывом? А что ответит Валентин? Он и сам не знает, почему опыт привел к катастрофе. Произошло короткое замыкание ионосферы. Она разрядилась, сопротивление воздуха оказалось меньше, чем думали. Почему? Кто ошибся: атомщики, сделавшие слишком мощный аппарат, или метеорологи, неправильно подсчитавшие проводимость воздуха? Так или иначе, за все отвечает он.
— Геннадий Васильевич, самолет готов?
— Путевка не оформлена, Валентин Николаевич.
— Дайте, я подпишу... Кто там звонит?
— Вас спрашивает какая-то Зина,
— Скажите, что я вышел... что я улетел.
Ох, как давно это было — солнечное утро, рыженькая девушка со своей маленькой радостью! Валентин самонадеянно мечтал завоевать любовь и небо. И любовь и небо надсмеялись над ним. Но все-таки почему же? Хорошо бы слетать к Сергею, только далековато. Интересно, когда он получит телеграмму. Лучше бы поговорить по радио, но почему-то радио не работает. Почему? Вряд ли из-за молнии. Обычно радио отказывает, если в ионосфере непорядки.
— Геннадий Васильевич, почему радиосвязь нарушена?
— Не знаю, Валентин Николаевич. В этом проклятом крае всегда помехи.
— А северное сияние есть?
— Нет, не было как будто.
— Похоже на хромосферную вспышку. Что вам ответила обсерватория, Геннадий Васильевич? Покажите мне журнал. Вы не записали телефонограмму? Почему? Вы же обязаны были записать? Ну, хорошо, идите на аэродром, я сам позвоню им.
Десять минут спустя запыхавшаяся Зина прибежала в гостиницу. Она еще не знала, что скажет Валентину, но понимала, что нужна ему именно сейчас, когда случилось такое несчастье и рядом нет друзей, никого, кроме нее.