Рождение волшебницы
Шрифт:
В несколько искусственном, как представлялось поначалу, возбуждении Лжезолотинки прорывалась горячность, которую невозможно было отличить от истинного чувства. То была дикая смесь искренней боли, досады, стыда и высокомерной злобы, которая заставляла молодую женщину меняться час от часу, мучаясь противоположными побуждениями. Зимка сглотнула слезы:
– Рукосил знал обо мне все. И делал со мной, что хотел. Я прекрасно понимала, что нисколько ему не нужна, он всегда мечтал о тебе. Зачем ему нужно было это представление со свадьбой? Не знаю, может, он хотел меня унизить. Зачем ему, старику, при
– Может статься, это не так сложно и замысловато, как вам кажется, – тихо заметила Золотинка. – Рукосил не может забыть своего несчастья. Сам оборотень, он хотел бы чего-то подлинного… Он знает, как относятся к нему те, кто молчат. А хотел бы управлять не только страхом, но и согласием подданных. Ему нужна была преемственность власти. Хотя бы видимость законности.
– Не понимаю… – прошептала Лжезолотинка, с болезненным напряжением бровей вслушиваясь в мудреные объяснения малыша.
– Вы понимаете, что узурпатор женился на законной слованской государыне?
– Я целыми днями плакала. Боже, как плакала!.. Юлий никогда мне этого не простит… никогда, я знаю. Никогда! Боже мой, никогда! И через сто лет, он если не скажет, то будет помнить.
– Мне кажется, если я правильно понимаю Юлия, – молвила Золотинка еще тише, – он или скажет, или не будет помнить.
Зимка глянула на малыша сквозь слезы.
– Все говорили, что он убит. Иначе я никогда… я никогда бы не пошла за Рукосила. Ты веришь?
И опять Золотинка нуждалась в мужестве, чтобы выдержать этот заплаканный взгляд.
– Я очень нуждаюсь в вашей помощи, государыня, – сказала она вместо ответа. – Я хотел бы узнать от вас, из первых рук, что вообще происходит в стране? Что все-таки случилось в Попелянах, как выказал себя этот кот, о котором столько разговоров. Как здоровье великого государя и каковы его ближайшие намерения? И наконец, что самое трудное, но непременно нужно – не обойти, не объехать – надо, чтобы вы свели меня с Рукосилом. Чтобы вы представили ему в благоприятном свете мое дело и добились бы для меня личного свидания.
– Бесполезно, – отмахнулась Лжезолотинка и утерла лицо. – Я уже предупредила его, что ты оборотень, что ты и есть Золотинка.
– Значит, теперь самое время объяснить слованскому государю, что это не так, – возразил пигалик с неподражаемым хладнокровием.
Лжезолотинка глянула трезвыми глазами, но щеки ее оставались в мокрых разводах.
– Он попросту тебя прихлопнет, вот и все. На втором слове, – сказала она с некоторым раздражением.
– Вот чтобы этого не произошло, я и нуждаюсь в вашем содействии, государыня.
– Каким же образом я, – кривая улыбка ее означала горькую насмешку над самой собой, – я смогу уберечь тебя от коварства и мстительной злобы одного из самых проницательных чародеев нашего времени? Если ты надеешься, что он настолько одряхлел, что ничего не соображает, то напрасно. И младенцем ты ж, наверное, его не считаешь?
– Младенцем не считаю, – коротко отозвался пигалик.
– Почему ты думаешь, что я возьмусь тебе помогать?
– Потому что я, со своей стороны, возьму на себя торжественное обязательство никогда, ни при каких
Зимка задумалась, кусая пальцы.
– Я никогда тебя не любила, – сказала она в сторону, мимо пигалика. – За что мне тебя любить? За свои унижения? За то, что я вынуждена носить чужую личину? Почему ты думаешь, что она мне по нраву? Ты думаешь, наверное, что я на все готова, чтобы урвать чужую любовь. Ошибаешься! – воскликнула Лжезолотинка с кликушеским смешком. – Я ничего не урвала. Я получила всё! Всё! Юлий любит меня, меня, такой, какая я есть. Меня! Меня, а не тебя, не обольщайся. Ты думаешь можно объяснить недоразумение – какой пустяк! – и все! Все встанет на свои места. Ошибаешься. Юлий пойдет и удавится. Он-то знает, что он любил. Как ты ему объяснишь, что он любил не то, не ту и не так? Это невозможно объяснить, моя девочка. Нужно объяснить, что чувство его, любовь, была лишь видимостью, что ее как бы не было, не было предмета любви, значит, не было ни мучений, ни страсти, ничего. Глупенькая ты девчонка, ничего-то ты в жизни не видала! Любовь действительнее действительности. И никому ты не объяснишь, что не было того, что было. Объяснения тут не помогут, вот какая загвоздка!
Золотинка, слушая, холодела. В том-то и штука, что именно это она и собиралась когда-нибудь сделать: все объяснить Юлию. Не зная когда и не надеясь на встречу, ничего уже не ожидая или почти не ожидая для себя, она все же держала в уме, где-то далеко-далеко, как спасение, надежду, что все еще может разъясниться.
Зимка ударила безошибочно. Заставила она Золотинку спуститься с высот снисходительного спокойствия – по непривычке к самообману ей нечем было защищаться. Золотинка поняла, что соперница целиком права. Глаза малыша наполнились слезами.
Это невозможно было скрыть. Понимая это, Золотинка и не пыталась скрывать, она не отворачивалась, не утиралась тайком, как бы невзначай. Она глядела на соперницу с прежним невозмутимым по видимости спокойствием, и слезы, что катились одна за другой по щекам, нисколько не меняли общего выражения.
– И потом, я полюбила Юлия раньше тебя! – припомнила Лжезолотинка. Это важное обстоятельство, казалось ей, должно было добить соперницу. – Да! Я увидела его раньше тебя почти на две недели! Я две недели его любила, когда ты еще и не помышляла ни о каком княжиче. Две недели уже он был мой, принадлежал моим мечтам и помыслам, а ты пришла…
Этот ребяческий довод позабавил бы стороннего человека, но Золотинка неспособна была уловить смешное. Каждое слово соперницы ранило без промаха, она чувствовала, что не в состоянии ни слушать, ни говорить. Она сделала неимоверное усилие, чтобы разлепить губы:
– А что Юлий, где он сейчас? Ты что-нибудь знаешь?
– А ты? – насторожилась Зимка.
Золотинка лишь покачала головой.
– Откуда мне знать! – сказала Зимка. – Установить с ним связь? Я боялась. Он потому и уцелел, что прозябал в полнейшей безвестности. А твой хотенчик… я тогда же его изломала, чтоб никому не достался. Я боялась за Юлия. Лучше уж ничего не знать, чем знать, что мертв или попал в руки… (она завела взор куда-то вверх) что то же самое. Я изломала хотенчик в мелкие щепки и пустила по ветру.