Рождение волшебницы
Шрифт:
Что же до прочего, то нужно сказать, что великое время, так же как всякое другое, оставляет достаточно простора для глупостей и для смеха, для маленьких надежд, маленького счастья и большого горя – для всего на свете!
Зимка Чепчугова дурно кончила. Старый Чепчуг напрасно уговаривал дочь оставить столицу с ее тяжелыми для Зимки воспоминаниями и возвратиться в мирный Колобжег. Для Зимки это было уже невозможно – отравленная прошлым, испытав самые сильные страсти и впечатления у начала жизни, молодая, здоровая, красивая женщина чувствовала себя конченым человеком, простое счастье: дети, семья, очаг, тихий вечер – было ей непонятно и отвратительно. Напрасно промучавшись с непочтительной, грубой дочерью
Зимка спилась и очень быстро, за несколько лет. Однажды рано поутру ее нашли в канаве избитой, истерзанной и бездыханной. Праздные языки злословили, что Зимка убита по приказу государыни Золотинки. Но мы точно знаем и ручаемся, что это чудовищная и нелепая клевета. С другой стороны, опять же, толковали, что Золотинка выказала в отношении стародавней колобжегской подруги такое коварство и изощренную хитрость, какие и на ум не взойдут тем, кто видит повсюду грубое насилие. Золотинка намеренно направила несчастную женщину по пути пьянства, ввергла ее в ничтожество, чтобы нравственно уничтожить тем самым уже поверженную соперницу.
В последнем случае, увы! как это чаще всего бывает, ложь и правда мешались в ядовитом соотношении, какое из простой одинарной лжи производит ложь сугубую. Деньги у Зимки, и в самом деле, водились. Она никогда не признавалась, откуда они берутся, но говаривала зато, что деньги для нее мусор, тьфу! И подтверждала это делом, швыряя в кабатчика золотом. Это было. Известно также, и совершенно достоверно, что Зимка не раз и не два встречалась с государыней Золотинкой. Золотинка же, теперь мы можем это сказать, с достохвальным красноречием уговаривала незадачливую соперницу бросить пить и упражняла на ней свои волшебные приемы в расчете пробудить в Зимкиной душе мир, равновесие, любовь к цветам, детям и наслаждение утренней свежестью. Золотинка обещала Зимке всяческую помощь и содействие в любом благоразумном деле (исключая, разумеется, сближение с Юлием) или замужестве. Кончались эти задушевные разговоры всегда одинаково: обе женщины навзрыд плакали, обнимались, а потом Зимка уходила, забрав тяжелый кошель с золотом, и давала страшный зарок покончить с прошлым.
Но, может быть, только они по-разному понимали прошлое – в этом все дело. Золотинка понимала под прошлым пьянство, а Зимка нечто другое. Наверное, тут Золотинка и переоценила свои силы: замечено было, что после этих встреч Зимка пила особенно яростно и безудержно, а напившись, с изуверским бесстыдством поносила слованскую государыню самыми грязными, матерными словами. Запойные припадки сразу после раскаяния имели, между прочим, еще и ту подоплеку, что Золотинка всякий раз возвращала Зимке потраченное пьянством здоровье, не отпускала ее от себя, не залечив синяки и ушибы, расслабленное водкой нутро и даже один раз проломленный череп. Так что излеченная, обновленная телесно и духовно Зимка принималась за старое с обновленной страстью… и возвращалась к Золотинке не прежде, чем снова начинала ощущать себя побитой, охромевшей собакой. Раз от разу, надо сказать, лечение давалось Золотинке все хуже, она примечала у Зимки признаки необратимого разрушения. И, в конце концов, волшебство обнаружило свое бессилие перед пьянством.
Потом Золотинка корила себя, что не так и не то делала, что не так нужно было обходиться с уязвленной, ожесточенной и глубоко несчастной душой. Конечно же, Зимка не могла снести ее, Золотинкиного, великодушия! Да и кто бы это вытерпел, размышляла Золотинка, какие нужно силы иметь, чтобы снести великодушие той, кого ты пыталась поразить
Впору было содрогнуться, заглянув в эту сумеречную душу.
А слезы, слезы умиления? Они были совершенно искренни. Потому что Зимка за этим и приходила – чтобы насладиться собственным унижением… чтобы унижение это себе напомнить, растравить притупленную пьянством боль. И однако ж, она страдала, страдала безумно, безысходно, без надежды и утешения. Плакала – потому что страдала. И ненавидела, потому что плакала. Из черного круга этого нельзя было выбраться даже с помощью волшебства… Золотинкиного волшебства.
Вдруг Золотинка поняла и то, что самонадеянностью своей загубила Зимку. Любой средней руки волшебник (именно волшебник, а не волшебница!), может быть, справился бы с этим горем. Но не Золотинка. Нельзя было ей и подходить близко. Со своим милосердием. Преступным.
Печальный урок, однако, не многим помог Золотинке. В другом случае вина ее определилась достаточно рано, и уж понятно было, что все идет вкривь и вкось, а события все равно катились той же кривой колеей. Речь идет о случае с Поглумом и Фелисой.
Однажды, просматривая донесения Приказа наружного наблюдения, Золотинка наткнулась на полученное от довольно опытной орлицы известие о затерянном в дебрях Меженного нагорья хуторке. Хутор этот представлял собой сложенную из каменных глыб ограду, внутри которой стояла крытая плоскими плитами избушка. Хозяйничал там исполинский голубой медведь, а в крепости он прятал пленницу – изумительной, неземной красоты девушку.
Золотинка тотчас же сообразила, что голубой медведь – Поглум из рода Поглумов, которые не едят дохлятины, а девушка, разумеется, – Фелиса, умалишенная узница Рукосила. Однако прошло после этого еще полгода, прежде чем Золотинка смогла выбраться в гости к Поглуму.
Она нашла их в счастливом согласии между собой. Каждый день, едва снежные вершины гор вспыхивали праздничным сиянием солнца, Поглум бережно принимал Фелису на руки и выносил через ограду. День напролет она резвилась с бабочками где-нибудь в укрытом от ветра уголке, а медведь шастал окрест, собирая для девушки ягоды, съедобные коренья и травы.
Поглум делился своими тревогами с высокой гостьей: девушка, дескать, слишком «печальненькая», «бледненькая» какая-то, понимаешь, «смирненькая», слишком уж она «послушненькая». И потому, значит, «слабенькая», что без нужды «задумчивенькая». Золотинка посчитала нужным объяснить хлопотливому медведю, что Фелиса все ж таки не в себе, что разум девушки смущен и расстроен. И что большого труда не будет отыскать этот заблудший разум и укрепить его оградой понадежнее. Вроде той, которую Поглум построил вокруг избушки. Сравнение показалось ему убедительным.
В два счета возвращенная Золотинкой к разуму, Фелиса испугалась огромного мохнатого зверя до судорог. Она дрожала, стараясь забиться в угол при одном приближении облитого слезами медведя, который подползал на брюхе, чтобы казаться меньше. Помочь этому несчастью не имелось никакой возможности.
Золотинка, промаявшись несколько дней с двумя несчастными существами, объявила медведю приговор. Прихватив Фелису, она отправилась в обратный путь, а Поглум потащился следом. Он не отстал от них до самого Толпеня и, к великому изумлению изрядно перепуганных толпеничей, поселился на пустыре поближе к городу.