Рождение волшебницы
Шрифт:
Тучка не объявился.
Золотинка обошла кормовую надстройку и носовую, все закутки и чуланчики, спустилась в трюм и снова поднялась.
– Тучка! – воззвала она прерывающимся голосом. – Тучка, ты где? Откликнись!
И наконец сдерживаемые с самого утра слезы хлынули – все сразу. Она опустилась на что пришлось и разрыдалась.
Расставшись с Поплевой и потеряв Тучку, Золотинка оказалась в безвыходном одиночестве, тем более полном и безнадежном, что она не смела искать помощи и сторонилась людей. День за днем проводила
Наконец она сбилась со счета дней – Тучка не давал о себе знать, ничего не слышно было и о Поплеве. От полного отчаяния спасал ее только насос: приходилось по нескольку часов кряду откачивать из рассевшегося трюма воду. Золотинка доводила себя до изнеможения, ладони ее от однообразного изо дня в день труда затвердели мозолями. Но тоскливое ощущение беды возвращалось, стоило только оставить рукоять насоса.
И однажды, отчаявшись дождаться Поплеву, Золотинка осознала, что и Тучка погиб.
В конце первого осеннего месяца рюина поздним холодным утром Золотинка оставила «Три рюмки» и полтора часа спустя посадила рыбницу на отлогую отмель городской гавани – так грубо, что и сама едва удержалась на ногах, когда большая лодка тяжело содрогнулась и всхрапнула по гальке. Оставалось только убрать паруса, завести причальный конец на вбитые выше по откосу сваи да запереть замок кормового чердака – все. Повесив ключ на шею, с лихорадочной отвагой отчаяния пустилась она в город.
Особняк Михи Луня, краснокирпичное здание с выложенными белым камнем углами, стоял пуст. На стук отозвался сторож и объяснил, что господин Ананья покинул город две недели назад. И что ежели господин не увез с собой узников, то, выходит, нужно искать их в городской тюрьме. «На то и тюрьма», – наставительно заключил сторож.
В сыром переулке перед запертыми воротами тюрьмы томилась немногочисленная толпа. Золотинка тоже осталась ждать, но держалась в стороне, уклоняясь от разговоров. Когда ворота приотворились, явился тюремный смотритель.
Прикинув людей по головам, он пропустил родственников и друзей, которые принесли заточенным страдальцам кое-какое пропитание и перемену одежды, остальных посетителей остановил. Смотритель, несмотря на грубоватые повадки и отрывистую речь, дело, как видно, знал: он не держал толпу и малой доли часа. Кому ответил, кого впустил, кого отправил назад. Старушке сказал: умер – она заплакала.
Золотинка объяснила, кого ищет.
– Вчера… нет, постой, позавчера передан в суд в числе пятидесяти наиболее отъявленных курников. Осужден. От наказания плетями освобожден, потому как великокняжеский флот выходит в море.
– От наказания освобожден? – пролепетала Золотинка, ничего не успевая сообразить.
Смотритель нетерпеливо встряхнул ключами.
– Его зовут Тучка, – напомнила Золотинка, – он…
– Три локтя полторы пяди росту, черняв, скуласт, борода малая, волосы стрижены скобкой,
– Тучка, – зачаровано подтвердила девушка.
– Наказан пятью годами на ладьях великокняжеского флота – на «Зяблике» или «Фазане». Уже часа четыре как в море.
Она ринулась в сторону гавани. Платок с лица сорвала и подобрала подол. Задыхаясь разинутым ртом, Золотинка успела еще бросить взгляд на «Фазана» и «Зяблика» – две пары косо вставших крыльев на выходе из бухты. Под большими красивыми парусами ладьи великокняжеского флота делали десять-двенадцать узлов.
В порту она узнала, что флот будет действовать против зимних пиратских стоянок на Тифонских островах. Если не вернется к новому году, в студене, то тогда уже после зимних бурь, в месяце брезоворе или травене, к началу лета.
…Дудка, барабан и бич надсмотрщиков. Гнилая капуста. Дурной сон на обледеневшей палубе. Узкое, тщедушное суденышко в открытом море… А что, как перевернется? Под такими-то парусами «Фазан» перевернется на повороте, стоит только передержать руль. И Тучка, прикованный к этому плавучему гробу цепью… Жутко захолонуло сердце, когда со всей живостью воображения Золотинка представила обреченность спутанного цепью невольника. Несколько лет назад такая вот ладья опрокинулась при входе в гавань. Там тоже были скованные попарно каторжники. И Тучка рванется, барахтаясь в ледяной тьме…
Беспомощно комкая платок, сидела Золотинка на низко запавшем борту рыбницы, которая повалилась боком на осушенный отливом песок. Раз и другой девушка порывалась встать… И медленно потом садилась.
Здесь и наткнулась на нее вдова Притыка: мокрые башмаки, толстые приспущенные чулки, чешуя на переднике, голые по локоть красные руки. Золотинка подняла голову и узнала ее.
– Выходит, дочка, за сироту осталась? Экое ведь несчастье, – сказала вдова так просто и жалостливо, как могут говорить только люди, имеющие самое близкое знакомство с горем-злосчастьем.
Глаза Золотинки послушно наполнились слезами. Это кроткое признание тронуло в остроглазой и остроносой вдове лучшие стороны ее несколько охрипшей души. Вопреки крикливому своему обыкновению Притыка взялась за расспросы и участливо, и умело. И девушка выложила все, что только могла рассказать, не выдавая чужих тайн.
– Ну, так пойдешь ко мне жить, – решила Притыка. – Места хватит. А рыбницу продадим, – заметила она, окидывая трезвым взглядом большую и добротную, хорошо известную рыбакам лодку братьев. – Сколько за нее дадут?
– Тридцать червонцев, – сказала Золотинка.
– Много. Но меньше двадцати не уступим. Посиди тут.
Четверть часа спустя Притыка вернулась со старым рыбаком Карпатой, за которым числилось сыновей шесть душ живых и две утопших. Что Тучка на ладьях, рыбак уже знал и прежде, чем приступить к сделке, выразил сочувствие. Он спросил еще про Поплеву: верно ли, что тот ушел в Толпень до весны. Золотинка подтвердила.
– Ну, так я больше двадцати четырех червонцев не дам, – сказал Карпата.