Рожденная революцией
Шрифт:
– А вот это уже глупость и политическая близорукость, товарищ Макаров! – не выдержал Коля. – Партия и товарищ Ленин в самые трудные минуты не позволяли себе затемнять положение дел. В этом наша сила, я считаю. А если какие-то отдельные сволочи используют эту правду во вред нам, – не страшно.
– В общем, ясно, – подвел итог Бушмакин. – Слово для информации имеет только что прибывшая из Москвы со съезда милицейских работников товарищ Кондакова.
Маруська поднялась и одернула гимнастерку.
– У меня хорошие новости, товарищи, – сказала она. – Нам вводят
– УГРО это не касается, – впервые подал голос Вася.
– Второе, – не обращая на него внимания, продолжала Маруська, – оружие и боеприпасы будут приведены к одной системе.
– И это нам все равно, – выкрикнул неугомонный Вася. – Потому что у постовых наганы, а у нас – кольты и браунинги! Ихнее не подойдет нам. Наше – им.
– Есть нововведение, которое касается лично нас, – сказала Маруська. – Решено организовать научно-технический отдел, в котором будут сосредоточены все средства для раскрытия преступлений. И Центральное бюро дактилоскопической регистрации.
– Давно пора, – одобрил Никита. – А то сколько раз видел я на месте происшествия следы пальцев. Стоишь и думаешь: вот бы послать их в картотеку, сравнить с уже зарегистрированными, ан – нет! Хорошее решение, деловое.
– И еще я хотела сказать вам о той идее, которая, можно сказать, пронизывала красной нитью весь съезд. – Маруська прошлась по кабинету: – Все мы должны четко представлять себе наши функции и права, соблюдать революционную законность. Жулик – он тоже гражданин республики, только споткнувшийся, и наша задача – не пинка ему дать, а помочь встать на ноги! Наше дело какое? Задержать! И только! Следователь расследует, суд судит. Самое большее – мы должны оказать им всемерную помощь, и все! А то на съезде приводились такие примеры, когда наши работники, подчас из самых лучших побуждений, сами пытались и задержать, и следствие повести, и приговор вынести и исполнить, а уж это, братки, самое последнее дело, как говорит товарищ Трепанов из Московского уголовного розыска.
На следующий день Маша повела группу милиционеров в Эрмитаж. Начищенные и наглаженные, в ослепительно белых гимнастерках, милиционеры построились у подъезда управления. По-строевому печатая шаг, к Маше подошел старший:
– Товарищ Кондратьева! Группа к культурному походу готова!
– Ведите! – сказала Маша, заметно волнуясь. Это была первая ее экскурсия, и она всю ночь ворочалась с боку на бок – нервничала и совсем замучила Колю:
– Им будет неинтересно!
– Почему? – лениво, сквозь сон говорил Коля. – Спи…
– Потому что искусство – это очень сложно, очень! А какая у них подготовка?
– Господи, – вздохнул Коля. – Никакой! Но можешь не сомневаться: то, что иной подготовленный воспримет мозгом, – они поймут сердцем. – Коля совсем проснулся и сел, свесив ноги на пол. – Ведь как было? Скажем, я никаких картин, кроме икон, в жизни своей не видал! А думаешь, я не любил на них смотреть? Еще как! Бывало часами разглядывал и все думал: как хорошо, как славно изобразил богомаз небо и бога… На земле бы так… Красиво, по-доброму. А мать говорила: заслужи и увидишь
– И книги напишут, – грустно улыбнулась Маша. – Ладно, спи… Мечтатель.
…Маша шагала в стороне, по тротуару, прислушиваясь к командам Макарова, – он был старшим в группе – и старалась идти в ногу со всеми. Впереди топали мальчишки, вместе с милиционерами они пели про белую армию и черного барона. Останавливались прохожие, провожали глазами веселых, чеканящих шаг милиционеров…
У Иорданского подъезда Зимнего дворца группа остановилась. К Маше подскочил улыбающийся Вася, следом за ним – Никита.
– А мы с дежурства! Глядим, Марь Иванна наших ведет! Ну, думаем, будет дело! Картины идете глядеть? – затароторил Вася.
– Угадал, – кивнула Маша. – Давайте с нами?
Вася и Никита переглянулись.
– А что, – сказал Никита. – Живопись в принципе облагораживает людей нашей профессии. Скажем, мадонна Рафаэля. Или Леонардо да Винчи.
– Это точно, – кивнул Вася. – Мне, если хорошую книгу прочитаю, целую неделю даже рюмки водки на дух не надо!
Милиционеры сгрудились вокруг Маши.
– Кто был в Эрмитаже? – спросила Маша.
– Я, – поднял руку Никита. – Один раз, еще до революции.
– А мы не разу! – сказал Макаров.
– Тогда вас ожидает большая радость. Потому что встреча с настоящим, большим искусством – это всегда радость… Вы увидите картины лучших художников мира. Они смеялись и печалились, жили и умирали, как все люди, как мы с вами, только разница в том, что свою радость и печаль, свои мысли они навсегда оставили нам и будущим поколениям в своих картинах, чтобы люди из года в год, из века в век становились добрее и лучше.
– Так получается, – заметил Вася, – что задача у художников сродни нашей, милицейской, а?
– Ну, это ты загнул, – сказал Никита. – А я, товарищи, вот что хочу дополнить. Внутри ничего не трогайте, не сорите, ты, Макаров, семечки грызть любишь, так вот – забудь! Тут ведь какое дело… Мы с вами, как это верно заметила Мария Ивановна, умрем, а Эрмитаж будет служить людям вечно!
…Милиционеры разбрелись по залам. Вначале Маша пыталась им что-то объяснить, задерживала их внимание на тех или иных картинах, а потом, поняв, что это лишнее, замолчала.
Вася сосредоточенно изучал «Данаю» Рембрандта. Он нагибался к самой картине, приводя в ужас смотрительницу зала, щурился, приседал, словно хотел преодолеть незримый барьер между собой и толстомясой Данаей, войти в картину и остаться в ней навсегда. Никита сказал ему об этом, но Вася даже не обиделся, настолько он был увлечен.
А Макаров стоял перед мадонной великого Леонардо и… поправлял прическу: стекло на картине служило ему зеркалом! Маша подошла, сказала, скрывая возмущение:
– У вас дома зеркала нет? Я вам подарю.