Рожденные телевизором
Шрифт:
В течение четырех вечеров на «России» демонстрировался шестнадцатисерийный документальный фильм «Подстрочник». Семидесятисемилетняя Лилианна Лунгина, почти не меняя позы, рассказывала под телекамеру историю своей жизни. Фильм не отличался богатством изобразительных средств: одни и те же ракурсы «говорящей головы»; съемки мест, важных для ее жизни; ненавязчивая музыка. Но от неспешного повествования веяло чем-то таким настоящим, нездешним, несегодняшним, что оторваться было невозможно. Попытка проанализировать уникальное для нашего трэшевого времени явление вряд ли обернется удачей. Да, Лунгина замечательная рассказчица и отличная переводчица. Да, у нее муж известный сценарист, а сын еще более известный режиссер, который и «Остров», и «Царь». Да, она всегда дружила с лучшими – от «Дэзика» Самойлова до «Вики» Некрасова. Да, у нее экзотическое детство – жила в Германии, Палестине, Франции.
Но фильм – не об этом. Он – о внутренней биографии Л. Л.
А теперь перехожу от стихов к прозе. Одиннадцать лет «Подстрочник» пролежал, что называется, на полке. Дорман первым делом предложил его «Культуре», но тамошние начальники сочли фильм недостойным эфира. Понадобилось вмешательство Леонида Парфенова. Он отвез диски Олегу Добродееву, и тогда дело закрутилось, правда, уже на «России». Отчего же канал, для которого фильм был создан, отказался от него?
Увы, «Культура» давно превратилась в нечто среднее между складом готовой продукции и секонд-хендом. Разумеется, здесь есть много значительных программ – трансляции концертов, спектаклей, отличный кинопоказ. Однако самое интересное – не плод напряженной креативной мысли, а то, что дано каналу, так сказать, по праву рождения. Иногда мелькнет что-нибудь любопытное в «Линии жизни», иногда – в «Островах», иногда – в «Театральной летописи». Но данного перечня непростительно мало для уникального статуса пятой кнопки, существующей вне рейтингов и рекламы. Казалось бы, «Культуре» сам бог велел превратиться в зону поиска, эксперимента, в царство не-формата. Но вместо этого над каналом витает стойкий запах нафталина. Даже культурные новости во главе с Владиславом Флярковским залакированы и намакияжены до чрезвычайности, на их фоне паркетные «Вести» кажутся глотком свежего воздуха. Ощущение такое, будто здешние топ-менеджеры пребывают в глубокой спячке. Все, что мешает сему благодатному процессу, безошибочно выжигается каленым железом.
Историю о том, как из телеверсии концерта, посвященного десятилетию канала, вырезали в исполнении Михаила Козакова сначала стихотворения Пушкина, а потом басню Крылова «Пестрые овцы», можно рассказывать как анекдот, но ведь это быль. Контролировать не только сущее-видимое, но и зрительские ассоциации – у Крылова устроители концерта усмотрели намек на критику властей – добрая советская традиция. А вот Андрей Максимов точно не занимался никакими намеками, но тоже не угодил. Его «Ночной полет» – долгожитель экрана. Программа, идущая в прямом эфире и всякий раз в разговорах с людьми искусства осененная конкретным информационном поводом, должна была стать сюжетообразующей на «Культуре», хотя бы потому, что живая. Да и такие интервьюеры, как Максимов, на дороге не валяются. Но вот уже и «Ночной полет» отлетался. Задыхаются от недостатка воздуха столь штучные телеведущие, как Михаил Швыдкой со своей «Культурной революцией», Александр Архангельский («Тем временем»). Скучно и Виктору Ерофееву в «Апокрифе» – все дозволенные темы проговорены, остались, видимо, те, что способны (к ужасу руководителей) вызвать неконтролируемые ассоциации.
Кстати, о литературе. Тут программная политика канала дает, пожалуй, самый ощутимый сбой. Ничего не имею против Николая Александрова, он человек профессиональный, обаятельный, но не настолько, чтобы вести целых три программы о литературе (а может, уже меньше или, напротив, больше – летом не поймешь). Его передачи «Порядок слов», «Разночтения», «Экология литературы» по ровной интонации, вялому ритму и неотчетливому содержанию слабо отличимы друг от друга. Авторские предпочтения вообще, похоже, часто лежат в сфере, весьма далекой от подлинного творчества. В «Порядке слов» на автопилоте анонсируются книги двух-трех крупнейших издательств. В претендующих на аналитичность «Разночтениях» царят мир, дружба и ньюсмейкеры. Тут обсуждаются не явления литературы, а проекты. Помню, как меня поразил проект «Ярмольник», упоенно демонстрирующий новое увлечение – аудиокниги. Жестом сеятеля актер разбрасывал убедительные оценки: «У Стругацких устарела форма, я немного поджал „Трудно быть богом“, а у Набокова я не сократил ни одной запятой, так
Одним словом, иерархия ценностей, исповедуемых «Культурой», – вещь в себе. Дыхание времени здесь почти неощутимо. Отнюдь не в должном объеме и качестве пятая кнопка выполняет свою главную функцию – служить кислородной подушкой для зрителей, страдающих удушьем от пошлости федеральных монстров. Когда-то, на заре существования, когда канал только искал свою нишу, в передаче, если не ошибаюсь, «Ночной гость» появился дизайнерский шедевр: фальшивый камин, в который вмонтирован экран телевизора. Казенный уют студии – мягкие тона, сочетание серого, зеленого, лилового, излом мерцающих бокалов, Серебряный век в рамках соцреализма – все намекало на особую атмосферу. Тогда это показалось просто провалом вкуса, связанным с поиском лица. Теперь, по прошествии лет, кажется по-другому: фальшивый камин с вмонтированным в него экраном был выбран в качестве знака и символа весьма точно.
Рискну предположить, почему «Культуре» не подошел «Подстрочник». Мысль Лилианны Лунгиной об интеллектуальном мужестве, которое дается труднее, чем мужество физическое, здесь явно неактуальна.
Бреем мышей
Триумф пародийной программы «Большая разница», выходящей теперь еженедельно, – явление сколь положительное, столь и неожиданное.
Лет пятнадцать назад наша страна начала расставаться с прошлым не смеясь, как завещал вышедший из моды Карл Маркс, но подхихикивая. Мощную конкуренцию штатным юмористам составили политики. Тягаться с такими стихийными мастерами смеха, как Черномырдин, становилось все труднее. Ему в затылок дышали и другие достойнейшие люди. С помощью бессмертных афоризмов Строев боролся за власть («Здравствуйте, я пришел вас отведать!» – приветствовал он больного Ельцина); Шандыбин – с инородцами («евреи такие же люди, как мы, только другие»); Жириновский – с пишущей братией («я люблю журналистов вроде Джона Рида: сделал репортаж, умер, похоронили»). И напротив – юмористы советской выделки решили претендовать на звание духовных лидеров нации. «Я хочу, чтобы с моих концертов люди уходили, переоценив некоторые категории жизни», – заявлял Михаил Задорнов. И уточнял причину столь высоких амбиций: «СССР разрушили не диссиденты, а юмористы».
Напрашивался вопрос: зачем они это сделали? В передачу советских времен «Вокруг смеха» (ее и сегодня часто показывают по ТВ в качестве недостижимого эталона) ход Петросяну и Дубовицкой был закрыт. А как только Задорнов с коллегами расправился с СССР, держатели «Кривого зеркала» и «Аншлага» стали подлинными монополистами на ТВ, эдаким Газпромом от сатиры и юмора самого низкого пошиба. Впрочем, то, чем они занимаются, не имеет никакого отношения к русской смеховой культуре с ее невероятным диапазоном – от мрачной, как самогон, гениальности Салтыкова-Щедрина до искрометного, как шампанское, таланта Жванецкого. Их юмор вообще не имеет отношения ни к чему на свете.
Противостоять экспансии осмелились немногие. Выстоять сумели единицы – талантливые обитатели «Городка» Стоянов с Олейниковым и промышленный синдикат «Comedy club», берущий теперь не столько уменьем, сколько числом. И вот на пепелище пробивается дивный цветок под названием «Большая разница». Уже первые выпуски передачи удивляли сложностью поставленных задач – пародии на ТВ и его обитателей. Сей коварный жанр существует по строго регламентированным законам. Пародийное уничтожение старого и строительство нового, как полагал знаток вопроса Юрий Тынянов, – единый художественный процесс. Участники «Большой разницы» (почему-то в основном безымянные, их фамилии ни в каких титрах не отыщешь) это понимают. Их пародии невероятно смешны, узнаваемы, снабжены отменным текстом. Лучшие из них («Работяги» на фильм «Стиляги» и «Хрень» на передачу «Плесень») дорастают до той степени обобщения, за которым начинается искусство. Не говорю уж о снайперском попадании в образы: «сам себе режиссерище» Михалков, перед которым все тотчас падают ниц и судорожно крестятся; пугливый Познер с присказкой «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю»; Никас Сафронов с полотном, увековечивающим мадонну Пугачеву с младенцем Галкиным на руках…
Нельзя не воздать должное Первому каналу не только за высокое качество, но и за отвагу. Львиная доля пародий приходится на собственную продукцию, что сильно меняет оптику – на реального Малахова или Андрееву теперь без смеха уже смотреть невозможно. «Что делаете?» – спрашивают ведущего «Большой разницы» Урганта, а он меланхолически отвечает: «Бреем мышей». Хочется, чтобы данный процесс продлился как можно дольше.