Рожденные в завоеваниях

Фридман Селия С.

Я не успела дойти до входной двери, как меня поймала Хозяйка.

— Он хочет, чтобы ты задержалась, — сказала Хозяйка. Я остановилась. — Вот здесь, — она указала на небольшую гостиную, сбоку от вестибюля. Комната была изысканно оформлена в стиле центральных браксанов. Поскольку я не привыкла сидеть на полу, независимо от количества подушек, то села на краешек низкого столика.

Прошло совсем немного времени и вошел сам кайм’эра. Я встала и поклонилась.

— Отличное выступление, — сказал Затар.

— Спасибо, О Великолепный! — еще раз поклонилась я.

— И это была непростая задача.

— Я понимаю это, кайм’эра, — я позволила себе показать,

что меня это позабавило.

— Это было сделано специально, — заметил лорд. — Ты хорошо и напряженно поработала, поэтесса. Я слушаю.

Сердце учащенно билось у меня в груди. Я знала, что зашла с ним дальше, чем кто-либо из моих коллег, а репутация Затара привлекала многих опытных поэтов.

— Вашему Дому не хватает моего Искусства, Великий.

— У моего Дома есть Хозяин, — сухо ответил он.

Я продемонстрировала глубокое уважение к его вербальным навыкам.

— Но есть ли в нем поэт? Несомненно вы занимаетесь политикой с умением, в котором вам нет равных, но есть ли рядом с вами творец, чтобы выбирать слова, которые помогут максимально эффективно выражать красоту нашего языка? — Затар ничего не ответил и я продолжала без пауз, чтобы не перепугаться. — Я могу дать удовольствие — боль — советы. Меня учили заставлять аудиторию чувствовать то, что я хочу. Я приношу свое искусство к вашим ногам. Я дам вам простое удовольствие, кайм’эра, или создам для вас легенды. Вам требуется только выбрать.

Я иссякла. Затар молча рассматривал меня, его эмоции были замаскированы под каменным выражением лица, сквозь которое, как я знала, мне не дано проникнуть.

— Хорошо, давай расмотрим каковы твои мотивы, — равнодушно произнес лорд.

Я задрожала, но кивнула.

— Ты — женщина. Как женщина, ты не можешь прокормить себя, работая в любой отрасли, которая требует власти над мужчинами. Искусство несет в себе особый риск, поскольку будучи независимой, ты не можешь требовать оплаты, если тебе в ней отказывают.

— Это так, кайм’эра. — «На любимую мозоль!».

— Как творец, ты стоишь отдельно от браксинской классовой системы. В глазах простого общества ты — в самом низу. Если ты станешь частью Дома чистокровного браксана, то это сделает твое занятие законным и ты будешь относиться к второму классу.

— Это так, кайм’эра, но…

— И также ты из восставших. Неужели ты думала, что я не проверю твое прошлое? Ты вдохновила толпу на восстание на Врески после «упражнения в ораторской манипуляции». Жизнь тебе сохранили только после того, как ты отказалась от своих классовых привилегий, чтобы посвятить себя более безвредным поэтическим занятиям — да и тогда голосование было большинством не в твою пользу.

Внутри у меня все похолодело. Я с тех пор изменила имя, внешность и все остальное, связанное с моей личностью. Кто бы мог подумать, что Затар станет копать так глубоко!

— В дополнение к этому, судя по твоему выступлению, я нахожу, что ты наслаждаешься тем, что манипулируешь мужчинами, — лорд поднял руку, жестом пресекая мои возражения. — Точно также, как мастерица нашего языка может работать на подсознательном уровне, мастер может читать самые глубокие уровни. Итак. Ты хочешь принадлежать к второму классу, хочешь денег и безопасности. И ты, браксинская женщина, хочешь играть в игры и манипулировать представителями главной расы, надеясь когда-нибудь понять ту природу, которую мы скрываем от личностей типа тебя, и управлять ею под прикрытием поэта. Пойми, тебе придется оставить свою свободу у моей двери! За каждым твоим шагом будут следить. Каждое твое слово будет записываться и

присылаться мне. Твоя поэзия будет подвергаться цензуре. А если твой поэтический подход когда-нибудь вызовет у меня беспокойство, то я прикажу тебя убить и ничто не заставит меня колебаться, — может, даже подвергну тебя медленной смерти. — Он смотрел на меня у упор, не мигая, и я содрогнулась от этого взгляда. Затар заставил меня заново подумать над тем, хочу ли я в это ввязываться. Что я знаю об образе жизни браксаны, я, которая думала только об Искусстве и собственном удовольствии?

Его лицо выразило странное удовлетворение, словно он почувствовал то унижение, что доставила мне его отповедь. Затар повернулся, собираясь уйти — но просто, чтобы отказаться от моих услуг, или наказать меня за прошлое, за восстание?

Он оглянулся через плечо перед самой дверью и снова по его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Приходи в усадьбу завтра вечером! — по его низкому голосу было понятно: ему смешно. — Хозяйка предоставит тебе покои и жалованье. Спроси ее, когда придешь.

Я ничего не успела ответить, так быстро он ушел.

О, Тазхейн!

* * *

Таким образом я вошла в Дом Затара — я, творческая натура и подстрекательница, поэтесса и революционерка.

Несомненно, если бы я родилась мужчиной, то жизнь моя была бы другой. Я могу представить, как сражаюсь и умираю в первых рядах неподготовленной и слишком рано начавшейся революции, как возбуждает меня возможность управлять действиями других. В процессе я страстно желаю сбросить ярмо Бледнолицых и их правление. Но вместо этого я родилась женщиной и потому должна воплощать свои мечты способом, подобающим моему полу. Это трудная судьба. Меня не беспокоила ни вынужденная доступность, которую большинство женщин проклинают всю жизнь, ни дети, неожиданное появление которых стоило мне времени и здоровья. Но дар манипулятора был во мне с рождения, и это — жестокое несоответствие интересов той среде, где я появилась на свет.

Поэтому я обратилась к языку. Он позволял мне совмещать творческие и управленческие способности так тонко, что лишь немногие мужчины понимали манипулятивную силу моего Искусства. И когда браксаны, более чувствительные, чем большинство, в этом вопросе, арестовали меня за смелость и дерзость, они закрепили за мной ярлык шемар, а не революционерки — женщины, командующей мужчинами, служанки богини Воплощенного Хаоса, остающийся самым главным браксанским табу.

Думаю, спасло меня мое Искусство. Браксаны редко милостивы к тому, кто бросает им вызов, но те, кто приносят им удовольствие, часто избегают их ярости. Я умоляла их смилостивиться, славно воспользовавшись возможностями их языка, и это купило мне право на жизнь после того, как они лишили меня всех прав, кроме права говорить.

И теперь — Дом Затара! Волнение переполняло меня, и в то же время — ужас. Затар потребовал мою жизнь и я с готовностью отдала ее. Но сколько пройдет времени, когда снова поднимется дух шемар, станет наполнять меня энергией жизни и я окажусь в опасности из-за недовольства Затара?

Когда меня не преследовали навязчивые идеи и подобные страхи, жизнь моя представляла собой вызов и удовольствие. Молодой кайм’эра, которому я служила, на самом деле являлся мастером своего языка и мне требовалось использовать и талант, и полученные во время обучения навыки, чтобы приносить ему удовольствие. Но — о, как захватывает выступление перед браксанской аудиторией! Никакой сексуальный контакт не может принести такого удовольствия, никакое вино — такого опьянения.