Рожденный Грешником
Шрифт:
Даже, кажется, музыка играет громче. Я просматриваю толпу завсегдатаев в поиске какого-нибудь знакомого лица, но никого не нахожу. Андрас, наверное, занят своими мальчиками, а где Джин и Тойол я понятия не имею.
Я теряюсь в море извивающихся, порочных тел, блестящих от пота и греха. Они все словно в тумане... в тумане похоти, корысти и отравляющего желания. Я, спотыкаясь, иду на трясущихся ногах сквозь завесу секса и дыма, пока не добираюсь до бара.
Положив руки на стойку бара, я ощущаю холод полированной древесины. Я сажусь на стул, радуясь тому,
– Я могу вам что-нибудь предложить? Шампанского?
– спрашивает бармен, держа в руках бутылку с розовой шипучей жидкостью. Он как-то странно привлекателен, его черты слишком мягкие, слишком милые для твердого, мускулистого тела, которое прикрывают лишь черные узкие шорты.
Уголки моих губ ползут вниз, но я тут же останавливаю себя. Меня вырвали из собственного дома, высмеивали, били и унижали.
Нарядили, как куклу, и только поэтому меня высмеяла искусительница, ростом в пять футов. А затем мне пришлось смотреть, как она целуется с моим похитителем, с тем самым мужчиной, который держит меня в качестве своего питомца.
Хватит мне указывать, что говорить, что носить и что пить. Больше такого не будет. Они хотят, чтобы я была послушной и кроткой. Они хотят, чтобы я была слабым человеком, каким и должна быть.
Я не могу.
Я не могу больше притворяться.
Я не могу игнорировать огонь, полыхающий в моем животе и скользящий по моим венам.
Не могу игнорировать то, кто я.
– Нет. Я буду пунш.
Симпатичный бармен, прищурившись, смотрит на меня, словно насквозь видит мою смертную душу. Вздернув подбородок, я прячу свою нервозность.
– Понял, - все, что он говорит, прежде чем берет бокал и через барную стойку подвигает ко мне. Я выпиваю его в три больших глотка.
– Еще.
– Осторожно милая, эта штука...
– Я большая девочка. Еще.
Задумавшись, бармен выгибает идеальные брови, но все же наполняет бокал. Я так же быстро опустошаю его, как и первый.
– Спасибо,- неразборчиво произношу я, прежде чем он успевает уйти и обслужить другого клиента.
А затем я чувствую это.
Жидкий фейерверк взрывается в моей крови, разнося токсичный экстаз до самых кончиков пальцев. В пальцах покалывает, как будто в них тычут иголками, и моя кожа горит золотым жаром. Я в огне.
В глазах мелькает синий, потом красный, а затем зеленый свет. Все вокруг меня мерцает, как утренняя роса на траве, миллион крошечных слезинок, пропускает через свои призмы свет и цвет. У меня перехватывает дыхание, когда радуга танцует на моих обнаженных плечах и ползет вниз по ногам.
Музыка не только ласкает мои уши, но и скользит по губам. Я чувствую соленый и сладкий вкус нот на языке. Я глотаю их и мелодия, проходя через меня, тянет на танцпол.
Я плавно иду на каблуках по млечному пути, сделанному из облака папье-маше. Толпа поглощает меня, ласкает нетерпеливыми пальцами и толкает бедрами. Я двигаюсь вместе с ними, словно одна из них.
Здесь никто не осудит. Нет стыда или страха преследования. Просто движения,
Я танцую песню за песней, закрыв глаза и подняв руки. Тело говорит, что мне нужно облегчиться, но я не могу остановиться. Я не могу остановить чувство великолепного блаженства, которое перевязало мои вены и теперь управляет мною, как марионеткой в белых лентах.
Спустя минуты, а возможно и часы, игнорировать мочевой пузырь, больше нет сил. Толпа отступает от меня, словно знает, что мне нужно идти, подгоняя меня усыпанной золотом волной.
Пошатываясь, я оказываюсь в коридоре, которого раньше не видела, и дергаю за ручку первой попавшейся двери. Заперто. Пытаю свою удачу с другой. И еще одой. Пока не нахожу ту, которая легко открывается.
Хорошая новость: это туалет.
Плохая новость: он занят.
Очень, очень занят.
– О, боже мой, простите, - взвизгиваю я, прикрывая глаза рукой. Но я всё же успеваю увидеть происходящую на сидении унитаза оргию.
– Не нужно извиняться, милая. Заходи.
Нет. Нет, я не хочу заходить. Но, захожу. Дерьмо, я должна зайти.
Я ступаю внутрь комнаты, отделанной в золотистый, красный и черный цвета. По большей мере, как и другие комнаты в доме. Стоя на высоких каблуках, у меня дрожат ноги.
– Закрой дверь.
Я тянусь обратно к ручке, пока дрожащими пальцами не касаюсь её. И бездумно, закрываю дверь на замок.
– А теперь... подними голову. Подними голову и посмотри на меня.
Голос в моей голове кричит, нет, умоляет, чтобы я смотрела вниз.
"Не смотри. Не смотри. Не смотри".
Мышцы шеи изнывают от напряжения, пока я пытаюсь не поднимать головы. Глаза жжет от усилия удержать взгляд сфокусированным.
"Я не могу смотреть. Я не должна смотреть".
Но я смотрю. Мне нужно.
Мужчина, которому принадлежит голос, сидит на сидении унитаза, на его красивом, неземном лице натянута маска эротического восторга. Волосы переливаются блеском солнечного света, а его полные, пухлые губы скривлены в чувственную косую ухмылку.
Его глаза ни голубые, ни синие, ни карие. Они цвета сумерек. Радужки цвета ночного неба, с россыпью ярких звезд.
Он голый, абсолютно обнажен в его таинственном великолепии. Его тело, словно вылеплено из алебастра, твердое, гладкое и несокрушимое.
Между его ног на коленях стоит девушка, и она скользит ртом по его члену, снова и снова. На ней ничего не одето, кроме корсета и стрингов, которые демонстрируют мне ее мягкую в форме сердца попку.
Она стонет вокруг его ствола, как будто на вкус, он такой же вкусный, как и твердый. Она скользит маленькой рукой между бедер, ласкает и потеряет влажное кружево, которое прикрывает ее лоно.
Другая девушка сидит на колене мужчины, объезжая его. Я слышу, как трется их кожа друг об друга, вижу блестящую влагу, стекающую по его ноге после каждого движения ее красивых бедер.