Рождённый в чужой стране. Время перемен
Шрифт:
– Днём мы на другие темы разговаривали, – ответил я. – Культуру в себе развивали. В том числе физическую. А сейчас друг другу страшные истории рассказываем. Как в пионерском лагере.
– Странный ты человек, Воронцов, – вдруг словно бы и невпопад сказала она. – Тебе здесь не место. Вообще не понимаю, как ты тут оказался…
– В смысле? – настороженно спросил я.
– В прямом. Не место, и всё тут. Ты же интеллигент.
– Это как, издёвка?!
– Нет. Я вполне серьёзна. Понимаю, что ты здесь не случайно, но больно уж из общего фона выбиваешься…
– Услышала бы это моя мама, так,
– Пусть так, – согласилась она. – Ладно, лирическое отступление закончилось. Теперь по существу: все дружно закрывают глаза, рты и усиленно изображают спящих. Вопросы есть?
– Есть! – радостно заявил Косой. – А если мы не хотим?
– Ваше право! Но имейте в виду: для непонятливых в буйной палате имеется свободное место. Веришь, что организую?
– Э-э-э…
– Васёк, ты чувствуешь, что это предложение, от которого сложно отказаться? – поддел я «бригадира» и, снова повернувшись к медсестре, сказал: – Хорошо, мы приняли к сведению и вскоре угомонимся.
– За-меча-тель-но! – произнесла женщина по слогам.
И она ушла доигрывать с вертухаями партию в тысячу.
Лев. 24.08.1997
За чтение я взялся с самого утра. Старался не отвлекаться, но где-то между десятью и одиннадцатью случился приступ у того буйного, что с тремя высшими образованиями. Он заходился воплями около получаса. Успокоился, только когда медики смогли сделать ему укол и начал действовать аминазин.
В районе обеда отличился другой пациент. Мы вышли в коридор, собираясь в столовую, и тут сухонький старичок, ростом мне по плечо, вдруг вцепился в руку стоящего рядом соседа по палате. Тот завопил от боли.
Я вспомнил, что пару лет назад мой сосед по подъезду, будучи пьяным, купил у кого-то мартышку. Наивное выражение её мордочки подкупало любого. Малявка хватала подошедшего за штанину (или юбку, или подол платья) одной ручонкой, а другую тянула к потенциальному кормильцу в надежде получить какое-нибудь лакомство. После того, как обезьянка в той же манере попросила конфетку и у меня, я осознал, насколько мы слабее «братьев меньших». Вместе с тканью брюк она прихватила и кожу ноги. И было мне ОЧЕНЬ больно…
Санитары попытались оторвать одного больного от другого. Тщетно.
Неожиданно старичок отпустил свою жертву, и та перестала орать. Санитары, сосредоточившиеся на кистях больного, не успели вовремя среагировать на изменившуюся ситуацию. Сумасшедший легко вывернулся из хватки медиков и метнулся к открытой двери туалета. Ухватившись за ручки-скобы, он плотно прижался грудью и животом к вертикальному брусу двери. И ещё, чтобы понадёжнее закрепиться, сжал её коленями.
– А почему они не могут с ним справиться?! – спросил Косой. – Их же двое!
– Да потому, что он хоть и засушенный, но Геракл, – ответил я.
– Зови подмогу, – сказал один санитар другому. – Вдвоём мы его нескоро отковыряем.
Подошёл один из пациентов-надзирателей. С ним дело сразу сладилось: двое держали больного за запястья, а третий отжимал пальцы.
Когда дедка наконец-то
Мы всё-таки отправились на обед. Порции, как всегда, были скудные, и с едой я управился минут за пять. Поднявшись из столовой на второй этаж, понял, что медикам по-прежнему не до нас. Видимо, они до сих пор возились с дедком. Я решил пока не возвращаться в карантинную палату и присоединился к пациентам, находившимся в коридоре.
Один из больных расставлял шахматные фигуры на доске. Я предложил сыграть партию. Мой соперник, несмотря на пожилой возраст и психическое заболевание, оказался хорошим игроком. Он не двигал фигуры абы куда, как поступают многие, а именно играл. И победа наверняка досталась бы ему…
Раздался крик:
– Боксёр, пошёл на хрен отсюда!
Я поднял глаза. В том, что этот человек, ростом за два метра и широкий в плечах, когда-то был мастером спорта, я уже не сомневался. Мускулатура его атрофировалась, но он и сейчас наверняка весил около сотни. В былые времена он бы легко отправил в нокаут любого из нас. Но у каждого свой предел прочности. Расхлябанно-шаркающая походка и потухший взгляд ясно говорили: его силы уступили давлению обстоятельств.
– Не отвлекайтесь, мы с вами играем, – напомнил мне соперник.
Я поспешно передвинул фигуру. Затем сообразил, что ход неудачный, и поинтересовался:
– Не будете против, если перехожу?
Но старичок оказался жутким капризулей.
– Ты нечестный человек! – заявил он с обидой в голосе и встал из-за стола. – Не буду с тобой играть!
– Жаль, – искренне сказал я, видя, что уговаривать бесполезно.
– Может, я за него? – предложил один из моих соседей по палате.
– Давай. Не хочется бросать партию…
Этот просто делал ходы. Победа не доставила мне никакого удовольствия.
Вскоре появились медики и разогнали нас всех по палатам.
На сончасе и после него я читал. Сделал небольшую паузу, когда пришла Полина. Она виноватым тоном сообщила о собрании по поводу лесной школы, передала мне пакет с едой и убежала. Я вернулся в карантинную и снова принялся за чтение. Отвлёкся только на ужин в столовой да наш вечерний «дастархан».
Минут за пятнадцать до отбоя захлопнул книгу и сунул её под подушку. Наведался в туалет, чтобы подготовиться ко сну.
Погасили свет. Наступивший полумрак стал условным сигналом к началу «страшных историй».
Количество наркоманов в городе от года к году росло. И я с интересом впитывал информацию, которая в некоторых ситуациях может оказаться совсем не лишней.
Во время прихода нарки миролюбивы, а максимально опасны во время кумара. Так что история о том, как двое убили третьего из-за разлитого «раствора», никого, в общем-то, не удивила. Самый яркий и неповторимый приход (здесь они были единодушны) – первый. А потому торчок ширяется только единожды. Всю остальную жизнь он лишь раскумаривается. Анаша считается наркотиком и преследуется по закону, но в отличие от разрешённой сигареты привыкания практически не вызывает. Просто, как правило, всё начинается именно с неё. И дело здесь отнюдь не в физиологической зависимости. Куда страшнее зависимость психологическая – потребность в повторении счастья.