Рождественская конфетка
Шрифт:
Мой разум начинает возвращаться, и я внезапно чувствую свою наготу. Прикрываю рукой груди и сжимаю бедра.
Он поднимает взгляд, его глаза блестят даже в тусклом свете.
— Тебе не нужно прятаться от меня. Каждый дюйм тебя прекрасен. — Хэнк оставляет сладкие поцелуи по моим ногам вверх к бедрам, затем скользит к животу. Напрягаюсь, но он качает головой.
— Расслабься.
Задерживается там и заставляет мое тело дрожать от прикосновения мягких губ к животу, над твердостью которого я работала годами.
— Ты красавица.
Целует свой путь к ложбинке между грудями, к горлу, а затем
— Мне пора, — выдыхаю я.
Хочу остаться, чтобы посмотреть, что еще он приготовил для меня, но то, что мы сделали, уже слишком все усложняет. Мы не друзья. Черт, да я его почти не знаю. Это плохая идея, превосходящая все другие плохие идеи, как посыпка горечи поверх пломбира сожаления. Может быть, я все та же девочка, какой была в старшей школе — моя любовь к сладкому все ещё является моей погибелью.
Хэнк нежно целует меня и убирает волосы с моего лица.
— Но почему?
— Потому что это слишком. Ты меня не знаешь. Я не знаю тебя. Я не из тех девушек, которые запросто прыгают к кому-то в постель.
Мужчина озадаченно смотрит на меня.
— Я знаю тебя. И ты знаешь меня много лет.
— Не таким образом. — Подтягиваю угол одеяла, чтобы прикрыться. — Я должна вернуться домой.
— Подожди. — Он встает и пятится назад. — Просто выслушай меня, ладно?
— Выслушать? — Я смотрю на твердую длину под его джинсами. — Ты испек мне пирог, а потом я просто… я просто… — Прижимаю ладонь ко лбу. — Я просто прыгнула в твою постель? Да что со мной такое?
— С тобой все в порядке. — Хэнк подходит и садится рядом со мной. — Сколько раз мне сказать, что ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал? Внутри и снаружи.
— Но ты же этого не знаешь! — Я тяжело выдыхаю, поскольку мой разум борется со счастливыми эмоциями, которые его слова создают во мне. — Мы чужие люди.
— Я знаю, какая ты на вкус. Вполне уверен, что это означает, что мы совсем не чужие.
Свирепо смотрю на него, и он продолжает:
— Мы вместе ходили в школу. Тогда я думал, что ты сексуальная и умная. И оказался прав. Ты поступила в колледж и стала владельцем бизнеса. Более того, ты волонтер в доме престарелых, и все здесь любят тебя. Даже мои родители говорили, какая ты замечательная. Может, меня и не было здесь последние несколько лет, но я был в курсе всего, что с тобой происходило. Как я мог не знать? Только из-за тебя так сильно скучал по дому.
Искренность в его голосе выбивает еще несколько кирпичей из стены, которую я пыталась построить между нами.
— Ты думал, что я сексуальная?
— В школе? Конечно, черт возьми. — Хэнк недоверчиво смотрит на меня. — Как ты думаешь, почему Пэйс Беверли ходил и хвастался перед всеми, что трахнул тебя?
В смущении закрываю лицо руками.
— Я даже не знала об этом, и мне реально трудно в это поверить.
— Это правда. Клянусь. И я все еще хочу надрать ему задницу за это. Даже не знал, что такое настоящая ревность, пока он не сказал этого. Я так долго хотел тебя. — Хэнк отводит мои руки от лица. — Клянусь, это правда.
Он либо самый лучший лжец, которого я когда-либо встречала, либо говорит правду.
— Если все это правда, почему ты не пригласил меня на свидание?
— Пэйс. Мы были друзьями. Я не хотел создавать проблем. Черт. — Папень проводит
Меняю тактику, чтобы попытаться избежать теплых чувств, пронизывающих меня.
— Как насчет тебя? Ты можешь быть серийным убийцей или, что еще хуже, собачником.
Он смеется.
— Я? Я поступил в обычный колледж, а потом путешествовал, как и говорил. Я любил эту свободу, но все время, пока меня не было, знал, что рано или поздно вернусь домой. Что бы остаться навсегда.
— И ты просто решил открыть кондитерскую?
— Слушай. — Мужчина обнимает меня за плечи и притягивает ближе к себе. — Я знаю, ты думаешь, что магазин, ну, не знаю, заклятый враг твоей студии, верно?
— Что-то вроде этого, — соглашаюсь я, кивая.
— Это не так. Люди любят сладости. Независимо от того, как сильно они потеют в твоей студии, они все равно захотят вознаградить себя или, может быть, просто сделать что-то хорошее для кого-то, кого они любят. Конфеты — один из самых искренних способов сделать это. Даже если твои ученики иногда будут приходить в мой магазин, это не будет угрозой для твоей студии. И, эй, подумай об этом по-другому. Мой магазин гарантирует, что у тебя всегда будут клиенты. Так ведь? — Он шевелит бровями.
Я невольно смеюсь.
— Никогда не думала об этом в таком ключе.
Хэнк целует меня в подбородок, затем оставляет поцелуи вниз к месту прямо под моим ухом.
— Я так много думал о тебе. С тех самых пор, как вернулся в город и увидел, как ты играешь с собакой через дорогу.
Толкаю его локтем, но он продолжает целовать меня, прокладывая дорожку вниз к моему плечу. Я глубоко дышу, а по коже бегут мурашки.
— Последние несколько месяцев я думал только о тебе и конфетах. — Он просовывает руку под одеяло и сжимает мою талию.
— Я тоже думала о тебе, но в основном о телесных повреждениях.
— Вот как? — Кусает меня за плечо и толкает на спину.
Я ему позволяю.
— Да.
Хэнк обхватывает мою грудь, и я сжимаю бедра вместе, когда мое влагалище становится влажным.
Запускаю пальцы в его волосы и сильнее притягиваю к себе, когда он целует мой сосок.
— Почему это должен быть ты? Из всех людей, почему именно ты должен был вернуться и открыть этот магазин?
— Может быть, судьба? — Мужчина втягивает мой твердый сосок в рот, и я сильнее сжимаю его волосы.
— Больше похоже на козни дьявола, — выдыхаю я, когда он скользит рукой между моих ног и кружит пальцем по клитору.
Хэнк улыбается, уткнувшись мне в грудь, и переходит к другому соску, неистово посасывая, покусывая и облизывая. Когда погружает в меня два пальца, я прикусываю губу и приподнимаю берда навстречу его руке.
— Это плохая идея. — Притягиваю его голову к своей.
Мужчина целует меня и раздвигает коленом мои ноги.
— Хорошая, — бормочет он мне в губы.
— Плохая. — Раздвигаю ноги шире, и он становиться на колени между ними, затем встает, расстегивает ремень и джинсы. Когда стягивает штаны и боксеры вниз, освобождая твердый и гладкий член со светло-фиолетовой головкой. Он большой, но не слишком. Я оказываюсь в ситуации Златовласки — не слишком большой, не слишком маленький, в самый раз.