Рождественские рассказы
Шрифт:
Собрался суд-совет судить непокорных, судить того, кто всему злу, горю причиной был, кто посреди круга стоял, сильнее всех с женщинами-воинами бился.
Присудили Искандера к смерти злой, лютой, присудили вырезать его сердце кривым, острым ножом и на длинной
И казнить его Искандера, хана самозванного, рукою ханской, самой Занаиной.
Вывели осужденного на высокое место лобное... чтобы всем в городе видно было, чтобы все, глядя на казнь эту лютую, радовались.
...Подошла Занай к Искандеру — смотрит на него, а сама ничего не видит... Не видит она ни сына своего злонолучного, ни народа, что вокруг толпится, ни города своего, ни дворца ханского... И неба не видит она, и солнце яркое глаз не слепит ей, — все затянуло перед ней слезами-туманом.
И текут эти слезы двумя реками широкими, обе на запад, к морю далекому, песками окруженному...
Тяжело, не под силу, матери поднять нож кривой, острый, и рука у ней повисла, словно железом скованная.
И заговорила хан Занай к своему народу женскому, стала во всем признаваться, каяться:
— Обманула я вас, погубила и себя, и ханство все наше славное, женское, и помогли мне в том мои слуги верные, злые, зоркие приставницы! Родила я сына, а не девочку и от вас его скрыла, спрятала... Вот он сын мой, вот тот, кто воистину рожден был мной... Правду сказала слепая вещунья-старуха и над правдой той мы же надсмеялись! Легче мне теперь все ханство
Ударила себя хан Занай ножом этим прямо в грудь, в самую середину сердца и упала мертвая на свой ковер, золотом вышитый...
Дрогнуло небо... черной тучей растянулось, пошатнулись столбы Самирама, города женского.
Страх на женщин и дев напал, разбежались они по своим домам с того страха, волю и разум у них отнявшего, и оружие все, доспехи боевые, на площади покинули.
Подняли мужчины оружие это, наложили замки на двери тех сакель и стали с тех пор городом по-своему править...
Разделили они женщин меж собой поровну... Мало было мужчин, женщин много, каждому по сто жен на долю досталось.
И прошло то время свободное, золотое, ханства женского, настало другое, тяжелое, злое, приниженное.
Замки тяжелые, стены высокие, горы великие, слезы горючие... Тридцать семь тысяч лет началось так и еще тридцать семь тысяч лет продолжаться будет.
А собьет те замки, повалит гаремные стены, развеет горе женское, вытрет слезы обидные... одна женщина.
Придет, прилетит эта чудная с далекого севера, волосы у нее будут, как снег, белые, глаза, как море синее, груди, как горы, вечным льдом покрытые — и польется из тех грудей молоко-благодать на наши бедные головы женские!..