Рождественский кинжал

Хейер Джорджетт

– Это меня и не волнует, – подтвердила Валерия очевидный факт. – Но я хорошо вижу, что Матильда пытается свалить все на меня, а это нечестно!

– Нет, нет, Тильде это никогда не приходило в голову. Правда, Тильда? Она знает, что вы не могли...

Пауле показалось, что настал момент для того, чтобы подлить масла в разбушевавшееся пламя.

– Как бы не так! – воскликнула она. – Как, спрашивается, она может это знать?

– Бог мой, Паула, у нее не хватит духу, не говоря уж об изобретательности! – ответила Матильда.

– Матильда! Паула! – отчаянно запротестовал Джозеф. – Не надо! Зачем, дорогие мои!

– Да,

не сомневаюсь, вы обе считаете меня дурочкой! – обиделась Валерия. – Просто потому, что я не похожа на вас! Но на самом деле я чуть не поступила в колледж. Я бы поступила, только это такая ужасная трата времени!

– Думаю, вы поступили очень разумно, – заметила Мод без тени насмешки. – Осмелюсь сказать, для некоторых это очень хорошо. Сама я не кончала никаких колледжей, а посмотрите на меня!

Почти все присутствующие завороженно откликнулись на этот призыв. Инспектор, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, опять откашлялся и набрал в грудь побольше воздуха.

– Никто, и меньше всех полиция, не хочет ничего сваливать на невиновного человека. Но я предупреждаю вас, мисс Дин, вы не улучшаете своего положения тем, что отказываетесь говорить правду. Вы положили портсигар мистера Хериарда на стол?

После того как Джозеф в более мягкой форме повторил тот же вопрос, а Ройдон толкнул довольно прочувствованную речь, суть которой сводилась к тому, что верх несправедливости ожидать правды от нервной натуры, Валерия была вынуждена признать, что положила портсигар на стол. Никто не видел его там, но это, как деликатно предположила Матильда, едва ли удивительно, поскольку всеобщее внимание было приковано к пьесе Ройдона и волнующей сцене, последовавшей вслед за тем.

После этого Бэкстоун решил лично посмотреть на злополучный стол, и все побрели за ним. Это оказался чиппендейл, который Старри предпочел обозначить как «тот самый стол». На нем стояли небольшая ваза с цветами, пепельница и серебряная спичечница. Старри утверждал, будто, когда он вошел в комнату перед ужином, чтобы убедиться, что Джеймс, лакей, привел все в порядок, портсигара на столе не было. Джеймс тоже был уверен, что его не было, когда он вытряхивал пепельницу. Как с притворной доброжелательностью заметила Матильда, после этого изнуряющего расследования они так и не сдвинулись с места.

– Нет, мисс, тут я с вами не могу согласиться, – засопел Бэкстоун.

– Любой мог взять его, не привлекая к себе внимания, – настаивала Матильда.

Тут прорезался голос у Эдгара Мотисфонта.

– Ничего не могу понять! – объявил бизнесмен. – Вы предполагаете, что кто-то пытался украсть портсигар Стивена? Кто, кроме Стивена, мог его взять? Всех нас еще в детстве научили не брать чужого!

– Эдгар, думайте, что вы говорите! На что вы намекаете? Вы пытаетесь утопить Стивена? – спросил Джозеф настолько сердито, насколько позволял его мягкий голосок.

– Я не пытался его топить! – возразил Мотисфонт. – Я только сказал...

– Все поняли, что вы пытались внушить! – наступал Джозеф. – Можно подумать, что после стольких лет вашего знакомства со Стивеном...

– Я ведь не говорю, что он убил Ната! – На щеках Мотисфонта проступили красные пятна. – Не мое дело выяснять, кто это сделал! Я только говорю, наиболее вероятно, что портсигар взял его хозяин! Все вы, Хериарды, стоите друг за друга, но я не

Хериард – я обычный человек, и я возражаю против фантастической идеи, которую вы пытаетесь нам навязать, будто кто-то другой положил в свой карман ценную вещь, которая ему не принадлежала!

– Эдгар, дорогой, если я сказал что-нибудь, что заставило вас предположить, что мы со Стивеном объединились против вас...

– Ничего из того, что говорил я, не могло вызвать у вас такого предположения, – вмешался Стивен.

– Тише, Стивен! Если я заставил вас сделать такое предположение, дорогой Эдгар, я покорнейше прошу простить меня! Я ни одной секунды не хотел оскорбить вас, предполагая, что это вы взяли портсигар!

Все почувствовали, что Джозеф превзошел самого себя. Однако по простодушному выражению его лица можно было заключить, что он не имел ни малейшего понятия, что его мысль могла быть более удачно выражена. Матильда предпочла бы поставить на этом точку. Однако Стивен злобно спросил:

– Что же вы остановились? Кого вы подозреваете в краже моего портсигара?

– Стивен! Почему ты всегда неправильно воспринимаешь мои слова? Я никого не подозреваю! О боже, как я могу...

– Это самая бесполезная беседа в моей жизни! – заявила Паула. – Мы что, так всю ночь просидим, пока вы с Джозефом будете валять дурака? Я до смерти устала и иду спать!

Это заявление адресовалось инспектору. Тот и не собирался останавливать Паулу. Он тоже очень устал и хотел спокойно, в тишине, подумать над этим делом. Бэкстоун не считал, что продолжение расследования в ночное время принесет ощутимые результаты. Как всякий непрофессионал, инспектор питал глубокую веру в искусство специалистов и сейчас надеялся на те открытия, которые могут сделать полицейские эксперты. Так что он официально объявил, что пока вопросов к присутствующим больше не имеет.

Валерия вновь потребовала отпустить ее домой, утверждая, что не сомкнет глаз, если останется в Лексхэме. Инспектор Бэкстоун сообщил, что присутствие Валерии необходимо для ведения дела, и, безжалостно оставив ее товарищей по несчастью убеждать девушку в том, что добраться до Лондона в одиннадцать часов вечера накануне Рождества практически невозможно, присоединился к своему помощнику, который работал в кабинете. Через двадцать минут все услышали, как от парадного входа отъехали полицейские машины. Валерия, судя по всему, начала было приходить в себя, но тут же остановила этот процесс, обнаружив, что один полицейский остался в доме на всю ночь.

Мод, чье непоколебимое спокойствие не нарушили потрясающие события этого дня, привела всех в отчаяние, возобновив поиски «Жизни императрицы Австрии». Паула, объявив, что ей надо побыть одной или она сойдет с ума, отправилась наверх в свою комнату, а Стивен вызвал благодарность Матильды и возмущение всех остальных, сказав, что необходимо что-нибудь выпить. Даже Джозеф заметил, что он выбрал неподходящий момент для кутежа. Однако, как только прозвучало слово «кутеж», все немедленно перешли на сторону Стивена. Мотисфонт сказал, что даже собаки в этом доме заслужили глоток спиртного. После некоторого размышления он добавил, что не совсем это имел в виду, но, когда Стивен спросил у него с притворной любезностью, что же он все-таки хотел сказать, Мотисфонт обнаружил, что объяснить не может, и запутался в неоконченных предложениях.