Рождественский подарок

Арсаньев Александр

– Мне кажется, Яков Андреевич, что у вас недостаточно оснований, чтобы считать его вольным каменщиком, – заметил он. – Какие-то призрачные перчатки, да странный жест…

Ведь он мог быть и случайным!

– Чутье, Кинрю, еще никогда не обманывало меня!

– Возможно, вы и правы, – вздохнул японец. – Пойду-ка я по усадьбе поброжу, – проговорил он задумчиво и вышел из комнаты. Я понял, что японец отправился к своей англичанке…

Тогда я достал свой дневник и решил записать в нем все, что случилось со мною за это время. Обмакнув в чернила перо,

я задумался и невольно изобразил на чистом листе бумаге знак, именуемый в братстве «Священной дельтой». Это был глаз, заключенный в треугольник, олицетворявший собой божественное всевидящее око. Я смотрел на него и думал, но у меня все еще было недостаточно информации, чтобы прийти к каким-либо выводам. Однако я уповал на помощь Господню и потому не спешил отчаиваться. В конце-концов я все-таки решил во что бы то ни стало проникнуть в комнату Станислава Гродецкого. Я даже стал обдумывать план, каким бы образом мне раздобыть ключи от его апартаментов… Но в конечном итоге остановился на кандидатуре Кинрю, которого намеревался использовать в качестве взломщика.

Мне так и не удалось написать ни слова, все мои мысли были заняты поляком Гродецким, которого я подозревал в самых страшных грехах, вплоть до предательства.

Неожиданно раздался стук в дверь.

– Кто там? – осведомился я.

– Яков Андреевич, это Грушенька, – услышал я тоненький голосок. – Мне очень нужно с вами поговорить! – взволнованно зашептала она.

– Войди! – позволил я ей.

Дверь скрипнула, и Грушенька тенью проскользнула в мою комнату.

– Яков Андреевич, несчастье, – встревоженно проговорила она.

Сердце мое упало, почувствовав неладное.

– Что произошло? – спросил я, стараясь казаться спокойным.

– Мира, – ответила девушка.

– Что с ней? – воскликнул я. – Она жива?

– Да! – ответила Грушенька. – Да не пугайтесь вы так!

Индианка ваша даже здорова, только вот…

– Что только? – я спрятал тетрадь, заметив, что девушка с интересом уставилась на нее.

– Ее Лаврентий Филиппович допрашивает, – промолвила Грушенька растерянно.

– Как это допрашивает? – не понял я.

– Обыкновенно, – пожала плечами Грушенька. – В гостиной!

– Да объяснишь ты мне толком, что происходит, или нет? – взорвался я.

– Тише, тише! – замахала руками Грушенька. – Так и удар случиться может! – заключила она. – Григорий рассказал барыне, что видел, как госпожа Мира выходила из комнаты брахманов…

– Мира? Из комнаты брахманов?.. – не поверил я. – Но как она могла пройти к ним?

– Не знаю, – Грушенька опустила глаза. – Но Ольга Павловна потребовала от Лаврентия Филипповича, чтобы он непременно провел расследование.

– Не удивительно! – воскликнул я. – И все-таки все это очень странно!

– Но индианка и не отказывается, что была у них, – пожала плечами Грушенька. – А я-то так надеялась, что… – девушка осеклась на полуслове. – Да что же мы стоим-то?! – воскликнула она. – Ее же надо спасать!

– И то верно, – ответил я.

В гостиной козырем расхаживал Лаврентий

Филиппович.

– Итак, – спрашивал он, – как вы, сударыня, проникли в комнату наших подозреваемых?

Ошеломленная Мира сидела на маленьком столике у стены и щурилась, потому как блики от огня, который горел в камине, падали ей в лицо.

– Это не имеет значения, – ответила Мира. – Я не сделала ничего плохого, впрочем, так же, как и они…

– Это уж позвольте решать нам самим, сударыня, – широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. Его рыжие ресницы подрагивали. Он испытывал удовольствие, словно кот, играющий с загнанной в угол мышью.

– Человеческое жертвоприношение эта особа считает невинной шалостью! – зло хмыкнула Ольга Павловна. – Побойтесь Бога, сударыня! – призвала она мою протеже.

Сысоев молча стоял, прислонившись к стене, словно статуя.

Гродецкий курил свою трубку, а Колганов бросал сочувственные взгляды на индианку. Англичанки в комнате не было. Зато отец Макарий вкупе с Медведевым призывал мою Миру сказать всю правду и, наконец-то, раскаяться в содеянном.

– Мне не в чем каяться, – сказала Мира, устремив на священника взгляд своих честных, солнечных глаз. – Я никого не убивала и вообще никогда не преступала закон!

– Тогда, сударыня, – вкрадчиво произнес Медведев, – вы, может быть, знаете, кто это сделал?!

– Мира не может знать, кто это сделал! – вмешался я.

– Яков Андреевич? – Медведев заметил меня только сейчас.

– Я не сомневался, что вы встанете на защиту вашей… – он умолк, подыскивая подходящее слово.

– Содержанки, – с ненавистью в голосе прошептала княгиня Ольга Павловна.

– Э-э… экономки, – нашелся Лаврентий Филиппович, кивнув на Миру, которая, словно оцепенела от всех этих взглядов, на нее устремленных. – Но это – дело полиции!

– Вы забываетесь, – сказал я сквозь зубы.

Лаврентий Филиппович заколебался, ему было известно, что в ордене «Золотого скипетра» я был посвящен не в самую низшую из степеней и потому обладал некоторою властью…

– Но, Яков Андреевич, – он сбавил тон, – дело ведь идет о ритуальном убийстве… О человеческом жертвоприношении! Вы понимаете?

– Мира не имеет к этому никакого отношения! – настаивал я.

– А кто же тогда имеет? – нервно спросила вдова.

– Это еще предстоит выяснить, – ответил я.

– А по какому праву, Яков Андреевич, вы вообще здесь распоряжаетесь? – Ольга Павловна взволнованно теребила платок, карие глаза ее метали громы и молнии.

– Яков Андреевич Кольцов – человек весьма сведущий в полицейских вопросах, – неожиданно вступился за меня Лаврентий Филиппович.

– В самом деле? – спросила растерянная вдова. – Никогда бы не подумала! – откровенно заявила она.

Я невольно посочувствовал покойному Николаю Николаевичу. И как он мог прожить с такой женщиной столько лет?! Насколько мне было известно, жили Титовы душа в душу. Мне пришлось все-таки признать, что ложа в которой я состоял, так и не открыла мне всех тайников человеческого сердца!