Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Ну…
– Будем считать, что патриот. В какой-то мере. Вы родились в этой стране, здесь заматерели, нажили деньги и даже немного любите эту страну. И так, по-видимому, все ваши новые дворяне. А как ваши новые дворянчики? Они себя кем считают? Они что, задумываются о том, что там происходит за стенами их комнат и машин? Им насрать на то, где живут. В смысле, в какой стране, а не в каком доме. У них нет родины, у них нет народа, у них ничего нет. А вы уверены, что у них есть семьи? Есть матери, отцы? Им не нужны отцы и матери. Им хватит денег, которые
Гринчук замолчал.
– Вас куда-то понесло в дебри педагогики, – с осуждением сказал Полковник.
– Вы здесь очень все живо описали, – сказал Владимир Родионыч. – Очень понятно и доступно, чуть даже слезу из меня не выдавили. А вы сами, борец за справедливость, вы все это ради чего затеяли? Ради справедливости и закона? Вы ведь не знали, что это Виктор Евгеньевич все спланировал. Вы просто и вульгарно заинтересовались деньгами. Вы ведь захотели забрать себе четыре миллиона долларов. И это только потом сработал рефлекс.
Гринчук хмыкнул.
– Или не сработал, – быстро поправил себя Владимир Родионыч. – Вы жалуетесь на мать Липского? Но ведь это вы ее вызвали. Вы предложили ей денег, как я понимаю, и никто ей не звонил с угрозами. Вы хотели продолжить расследование, получить возможность первым найти деньги. И не ваша вина в том, что вы их не смогли найти. А иначе вы просто махнули бы на все рукой, спокойно приняли отставку и уехали куда-нибудь на теплые острова, что бы вы там не плели о патриотизме. Нет? Вы приговорили к смерти этого глупого Скока и хитрого Мехтиева не потому, что так правильно с точки зрения вашего закона. Вы их обрекли на смерть, Юрий Иванович, потому, что хотели найти деньги. Кстати, когда вы отпускали Батона, Рогожу и Бриллианта…
– Брюлика, – поправил Полковник.
– Брюлика, – повторил Владимир Родионыч. – Когда вы их отпускали, то совершенно не задумывались – останутся они живыми или нет. Их ведь могли убить. Тот же Скок мог их убить. Это три человеческих жизни. И вы спокойно на это шли?
– Они сами все выбрали, – сказал Гринчук.
– И вы сами все выбрали. Сами. И мы – сами. И… И знаете, что из этого вытекает? – спросил Владимир Родионыч.
– Что?
– Из этого вытекает, что вы очень удачный выбор для нас, Юрий Иванович. Это раньше, когда вы были просто оперативником, то казались циником. А на самом деле это была беспринципность. Вы ведь даже свою женщину бросили, когда она стала мешать…
– Шмель сказал? – зло спросил Гринчук.
– Не только он. Это за вами опасно следить, а за вашей женщиной – можно. И микрофоны можно ставить у нее почти свободно. Это вы себя охраняете, а ее…
– Это не ваше дело!
– Но вы же читаете мне мораль. Позвольте уж и мне. Вы ее подставили и бросили. Вы ей сулили кусок от четырех миллионов, которые еще не нашли. А она отказалась. И теперь ей придется либо терять такой дорогой для нее клуб, или заниматься наркотиками. Вы талантливо используете людей, Юрий Иванович. Вы их используете, и если раньше это оправдывалось вашими высокими целями,
Вежливо так улыбнулся, светски. С таким выражением лица придворные подсыпали яд в бокал сопернику. Или вставляли в спину стилет.
Гринчук не ответил.
Он молча завел двигатель, вывел машину на дорогу и молчал до самого города. Обоих пассажиров высадил возле большого дома.
– Не обижайтесь, Юрий Иванович, – выходя из машины, сказал Владимир Родионыч. – Все нормально. Мы только расставили все точки над «i». Я вам искренне благодарен за то, что вы помогли нам все раскрутить. Я понимаю, что без вас мы никогда не вышли бы на Виктора Евгеньевича. Все нормально. Все правильно. Я…
Владимир Родионыч запнулся.
– Нет, я не рад, что вы у нас работаете. Я доволен, что имею возможность использовать такой эффективный и точный инструмент. И я бы не хотел потерять этот инструмент. Я готов даже, если нужно, повысить вам жалованье, коли вам не хватает того, что вы получаете. Не принимайте скоропалительных решений. Подумайте некоторое время.
Руки Владимир Родионыч не подал. Просто захлопнул дверцу. Инструментам, даже самым точным и эффективным, руки не подают.
– Если честно, – сказал Владимир Родионыч, глядя вслед рванувшей с места машине, – мне его даже немного жаль.
Полковник сразу не ответил. Он немного помолчал, и только когда «джип» Гринчука скрылся из глаз, сказал:
– Мне его очень жаль.
Через полчаса Гринчук сорвал одеяло со спящего Леонида. Тот сел на постели, щурясь от яркого света и пытаясь понять, что происходит.
– Подумал? – спросил Гринчук.
– О чем?
Гринчук сел на край кровати, в ногах. Липский автоматически поджал ноги.
– Ты должен был напрячь память и вспомнить, где твои похитители могли спрятать деньги.
– Я не вспомнил. Мне нечего вспоминать, – Липский проснулся окончательно. – Я вам уже говорил.
– Не жадничай, Леня. Не нужно. Подумай сам – у тебя есть все. У тебя есть деньги и власть. У тебя есть гораздо больше четырех миллионов долларов. Эти бабки только для меня такие большие, а у тебя…
– Не знаю я. Не знаю.
– Ты должен это знать. Денег не было ни у похитителей, ни у тех, кто тебя спас. Ни даже у того, кто все это организовал.
– Что? – резко поднял голову Липский. – Вы нашли…
– Знаешь такого – Виктора Евгеньевича? Он занимался охраной и всякой прочей фигней, – Гринчук встал с кровати и прошелся по комнате, словно занятый своими мыслями.
– Кажется…
– Он пару часов назад себе в голову стрельнул, прервал, так сказать, свое бренное существование. Если бы деньги уже были у него – он бы сбежал. Просто уехал бы. В сейфе у него лежало несколько паспортов. В том числе и импортных. А он сидел и ждал. И от страха, когда оказалось, что могут накрыть, застрелился. Где деньги? – Гринчук рванул Липского за футболку с кровати. – Вспоминай, урод зажравшийся! Где?