Рождество по-новорусски

Золотько Александр Карлович

– Ага, – кивнул Липский.

– А сейчас охрану сняли.

– Мне Гринчук говорил. Совсем недавно.

Шмель остановил машину перед калиткой.

Улица была засыпана снегом. И перед калиткой следов не было.

Не было следов и во дворе.

– Ключи, – коротко сказал Шмель, протягивая руку к Леониду.

Открыл два замка. Уточнил и набрал код на третьем.

В доме было темно. Темно и тепло.

Шмель включил свет в коридоре. Подождал, пока Леонид зайдет, и закрыл за ним дверь.

–

Проходи, – приказал Шмель.

Липский дошел до холла и остановился в дверях.

– Чего стал? – спросил Шмель. – Приведение увидел?

Липский протянул руку и нажал на выключатель.

В углу стояла елка.

Диван был прикрыт простыней, словно покойник саваном.

Ковер с пола убрали и кровь с обоев смыли. Но дыры от пуль на стенах остались.

Леонид осторожно прошел по комнате. Направился, было к лестнице на второй этаж.

– Спать собрался? – окликнул его Шмель.

* * *

– Спать собрались? – услышал Владимир Родионыч, поднеся трубку к уху.

– Нет, Юрий Иванович, не собрался, хотя это и не прощает ваш звонок в три часа ночи.

– Ничего, потрепите, – без выражения сказал Гринчук.

– Мне показалось, или это действительно было хамство? – осведомился Владимир Родионыч.

– Понимайте, как хотите, – ответил Гринчук.

– И вы позвонили мне среди ночи, чтобы нахамить? И все?

– Я позвонил вам среди ночи, чтобы поделиться с вами некоторыми соображениями.

Владимир Родионыч потер переносицу.

– Давайте вы это сделаете с утра? Часиков в девять, если вам неймется.

– Лучше прямо сейчас, вы ведь не захотите узнать все в последнюю очередь?

– Что узнать?

– Все. Например, то, что осталось немного непонятного во всем произошедшем. Вам ничего не показалось странным в самоубийстве Виктора Евгеньевича?

Владимир Родионыч посмотрел на часы, висевшие на стене. Три часа восемнадцать минут. Показалось ли ему что-то странным? А самоубийство вещь сама по себе не странная?

– Там было достаточно много странного, – сказал Владимир Родионыч. – Послушайте, Гринчук, если уж вам так не терпится поставить меня в известность о чем-то, то приезжайте прямо ко мне. Все равно спать не дадите.

– Лучше по телефону, – сказал Гринчук. – Лучше – по телефону, честное слово. Я тут могу быть немного занят.

– Ладно, давайте по телефону, – обреченно согласился Владимир Родионыч. – Что там было странного?

– Представим, что вы решили покончить с собой, – сказал Гринчук.

– Не с вашим счастьем, – желчно произнес Владимир Родионыч.

– Только представим.

– Хорошо. Я захотел покончить с собой.

– Отлично. У вас есть возможность выстрелить в себя из длинного и неудобного ружья, или из компактного, как бы специально

для этого предназначенного пистолета. Ваш выбор?

– Ну… Мне трудно выбрать. У меня в этой области мало опыта. Наверное, пистолет.

– Правильно, – согласился Гринчук. – А Виктор Евгеньевич достал из оружейного сейфа мушкет, собрал его, потому, что нельзя ружья хранить в собранном виде, и стрельнул. А пистолет оставил лежать в другом сейфе. Скажите, кто стал бы стрелять из ружья, когда есть пистолет?

– Ну…

– Правильно, тот, кто не знает, что в сейфе есть пистолет.

– Вы хотите сказать, что его все-таки убили? – насторожился Владимир Родионыч.

Это начинало походить на фарс. Раз за разом у них появлялась уверенность в том, что все стало понятно, что они выяснили все потаенные пружины этого грязного дела, но настырный Гринчук раз за разом вытаскивал очередные скелеты из объемистых шкафов новых русских дворян.

– Его убили? – повторил свой вопрос Владимир Родионыч.

– Да. И Громова, охранника Чайкиных, который охмурял несовершеннолетнюю перед видеокамерой, тоже убили. Два раза имитировать самоубийство – однообразно и свидетельствует о недостатке фантазии. Кстати, вы явно не интересовались тем, первым самоубийством.

– У меня и без того множество проблем.

– Да. Согласен. А у меня на тот момент, спасибо похитителям, проблем было поменьше, и я тем самоубийством заинтересовался. То, что Громов не был склонен к таким решительным делам – оставим за кадром. Мало ли, что с ним могло случиться? А вот наркотики в бачке – перебор. Громов наркотиками точно не занимался, иначе нам не пришлось бы их ему подбрасывать.

Владимир Родионыч застонал.

– Что? – переспросил Гринчук.

– Вы так спокойно об этом говорите…

– А мне нужно было рассказать все, как было на самом деле? Сообщить всем, что Громов с корыстными целями трахает девчонку? Не смешите меня, Владимир Родионыч. Мы спокойно вывезли Громова в лес, устроили показательную подготовку к повешенью…

– Так это ваша работа – та петля?

– Наша, наша… Дело не в этом. Дело в другом. Каюсь, решил сыграть в Робин Гуда и заставить подонка вернуть деньги одной пострадавшей из-за него девушке.

– Как трогательно!

– Что сделал Громов? Он ведь, как оказалось, не сам планировал свои отношения с Милой. Он выполнял указания. И сразу же позвонил тому, кто его на это поставил…

– Виктору Евгеньевичу?

– Нет. Не Виктору Евгеньевичу. Громов позвонил другому человеку, который сказал, что зайдет к нему в гости. И зашел. Оставил Громову пулю в голове и наркотики в бачке. А унес с собой, помимо видеокамееры и кассет, еще одну очень важную для себя вещь.

Гринчук сделал паузу.