Рождество под кипарисами

Слимани Лейла

Если б он только мог, то подарил бы ей зиму и снег, и она промокла бы и продрогла, как в родном Эльзасе. Если б он только мог, вырубил бы в бетонной стене большой величественный камин, и она согрелась бы, как когда-то в доме своего детства у горящего очага. Он не смог подарить ей ни огонь, ни хлопья снега, но в ту ночь, вместо того чтобы лечь в кровать, он разбудил двух работников и повел их куда-то через поля. Крестьяне не задавали хозяину вопросов. Они послушно шли за ним и, по мере того как они все больше удалялись от жилья и их поглощала тьма, наполненная голосами животных и птиц, начинали думать, что, возможно, их ведут в западню, или с их помощью задумано свести с кем-то счеты, или хозяин решил наказать их за какой-то проступок, но не могли взять в толк, за какой именно. Амин приказал им прихватить с собой топор и теперь постоянно

оборачивался и шепотом их подгонял:

– Быстрее, быстрее, нам нужно управиться, пока не рассвело.

Один из работников по имени Ашур потянул хозяина за рукав:

– Господин, мы уже не на нашей земле. Мы зашли во владения вдовы.

Амин пожал плечами и оттолкнул Ашура.

– Шагай вперед и молчи, – приказал он и вытянул руку с карманным фонариком, чтобы осветить дорогу. – Сюда.

Амин поднял голову и на несколько секунд так и замер, задрав подбородок к небу, устремив взгляд на верхушки деревьев. Казалось, он счастлив.

– Вот это дерево, смотрите, мы его рубим и уносим домой. Быстро и без шума.

Почти целый час мужчины стучали топором о ствол молодого кипариса с синеватой кроной, темной, как ночь. Наконец они втроем подняли дерево: один взялся за верхушку, другой – за нижний конец, третий, для равновесия, держал его где-то посередине. Так они и пересекли земли вдовы Мерсье, и если бы кто-то стал свидетелем этого шествия, то решил бы, что сошел с ума, потому что густая крона скрывала человеческие фигуры и казалось, будто дерево, приняв горизонтальное положение, само плывет в воздухе неведомо куда. Работники безропотно тащили дерево, но так и не поняли, что происходит. У Амина была репутация честного человека, и вдруг он превратился в вора, в браконьера и вероломно обокрал женщину. К тому же, если уж воровать, так не лучше ли поживиться скотиной, или зерном, или техникой? Зачем ему это несчастное дерево?

Амин открыл дверь, и впервые в жизни работники вошли в хозяйский дом. Амин прижал палец к губам, разулся и жестом приказал, чтобы работники сделали то же самое. Они поставили дерево в центре комнаты. Оно было таким высоким, что его верхушка согнулась, упершись в потолок. Ашур хотел взять лестницу и отрезать макушку, но Амин рассердился. Присутствие этого человека в гостиной казалось ему неуместным, и он без церемоний выпроводил его за порог.

Когда Амин проснулся утром, разбитый после короткого сна, с ноющим плечом, он погладил спину жены. Кожа Матильды была влажной и горячей, из приоткрытого рта стекала тоненькая струйка слюны, и он почувствовал неистовое желание. Он прижался носом к ее шее и не стал слушать, что она бормотала в полусне. Он овладел ею, как животное, глухое и слепое, расцарапал ей грудь и вцепился в волосы пальцами с черными ногтями. Увидев дерево в гостиной, Матильда едва не вскрикнула. Она повернулась к Амину, который шел следом за ней, и поняла, что нынче утром он вырвал у нее свою награду, что он взял ее с такой страстью, потому что хотел отпраздновать победу. Она обошла вокруг кипариса, сорвала несколько листочков-иголок, растерла в ладони и вдохнула знакомый аромат. Аиша, разбуженная страстными хрипами отца, наблюдала за происходящим, ничего не понимая. Мать была счастлива, и это удивило Аишу.

В тот же день, пока Матильда и Тамо ощипывали огромную индейку, которую принес один из работников, Амин отправился на авеню Республики. Когда он вошел в модный магазин, принадлежавший старой француженке, две продавщицы прыснули со смеху. Амин опустил глаза и пожалел, что не переобулся. Его башмаки еще с ночи были заляпаны грязью, к тому же у него не было времени ждать, пока ему погладят рубашку. Покупателей в магазине было полным-полно. Человек десять стояли у кассы с пакетами в руках. Элегантные дамы примеряли шляпки и туфли. Амин медленно подошел к застекленной витрине, где были выставлены разные модели женских туфель без задников.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила одна из продавщиц, молодая женщина с ехидной и в то же время плотоядной улыбкой.

Амин чуть было не сказал, что просто ошибся. Немного помолчал, размышляя, как поступить, и продавщица, удивленно вытаращив глаза и покачав головой, произнесла:

– Ты что, Мухамед, по-французски не понимаешь? Не видишь, у нас и без тебя дел хватает!

– У вас есть мой размер? – спросил он.

Продавщица повернулась в ту сторону, куда указывал Амин, и озадаченно посмотрела на него:

–

Ты хочешь это? Костюм Пэр-Ноэля, Рождественского Деда?

Амин потупился, как ребенок, застигнутый на месте преступления. Девушка пожала плечами:

– Подожди, я сейчас.

Она прошла через торговый зал на склад. Этот мужчина, подумала она, не похож на слугу, которого полоумный хозяин заставляет переодеваться в нелепый наряд и развлекать детей. Нет, он скорее напоминает одного из националистов – из тех, кого полицейские хватали в кафе в старом городе, из тех, с кем она мечтала переспать. Но у нее в голове не укладывалось, что кто-то из них может нацепить белую бороду и уродливый колпак. Амин в нетерпении топтался у кассы. Когда он зажал пакет под мышкой, у него возникло ощущение, будто он совершил преступление, и он весь вспотел при мысли, что кто-то из знакомых застанет его здесь. Он на полной скорости катил по сельской дороге, предвкушая удовольствие, которое доставит детям.

Он надел костюм, не выходя из машины, и вошел в дом. Поднялся по ступенькам крыльца, открыл дверь в столовую и, шумно прокашлявшись, серьезно и ласково позвал детей. Аиша не могла опомниться. Она несколько раз поворачивалась то к матери, то к Селиму, заливавшемуся смехом. Как Пэр-Ноэль добрался в эти края? Старик в красном колпаке хлопал себя по животу и смеялся, но Аиша заметила, что у него нет мешка за спиной, и это ее расстроило. В саду на склоне холма не видно было ни саней, ни оленей. Она опустила глаза и заметила, что Пэр-Ноэль обут в башмаки, очень похожие на те, что носят их работники – что-то вроде высоких галош из серой резины, вечно заляпанных грязью. Амин потер руки. Он не знал, что делать дальше, и почувствовал, что выглядит нелепо. Он повернулся к Матильде, и зачарованная улыбка жены придала ему смелости и дальше играть свою роль.

– Ну что, детки, вы хорошо себя вели? – спросил он замогильным голосом. Селим побледнел, прижался к матери, протянул к ней руки и разревелся.

– Я его боюсь, – завопил он, – я его боюсь!

Аиша получила тряпичную куклу, которую Матильда смастерила сама. Волосы она сделала из коричневой шерсти: намочила нитки, пропитала маслом и заплела в косички. Туловище и голова были сшиты из старой наволочки, на лице Матильда вышила асимметричные глаза и улыбающийся рот. Аиша полюбила эту куклу, которую мать заботливо надушила своими духами. Еще Аише достались головоломка, книги и пакетик конфет. Селим получил машинку с большой кнопкой на крыше: если ее нажать, она загоралась и испускала пронзительный звук. Жене Амин подарил розовые бабуши. Он со смущенной улыбкой протянул ей пакет, а Матильда, разорвав бумагу, прикусила губу, боясь расплакаться. Она не знала отчего: то ли из-за того, что эти тапки выглядели просто ужасно, то ли оттого, что они явно были ей малы, то ли из-за вопиющей банальности подарка, от которой на нее навалилась злая тоска. Она поблагодарила, потом закрылась в ванной, схватила тапочки и стала колотить себя подошвами по лбу. Она хотела наказать себя за то, что была так глупа, что слишком многого ждала от этого праздника, смысла которого Амин не понимал. Она ненавидела себя за то, что не бросила эту затею, за то, что не способна к самоотречению, как ее свекровь, за то, что так пустоголова и легкомысленна. Ей захотелось отменить ужин, завернуться в одеяло и переждать, пока настанет завтра. Теперь все это представление показалось ей нелепым. Она приказала Тамо облачиться в черное с белым, наподобие костюма субретки из дешевой бульварной комедии. Она устала до изнеможения, готовя рождественское угощение, а теперь у нее вызывала приступ тошноты даже мысль о том, что придется есть эту индейку, которую она с таким трудом фаршировала, засовывая руки в бездонное брюхо, тратя последние силы на незаметный, неблагодарный труд. Она шла к столу, словно к эшафоту, широко раскрыв глаза, чтобы не позволить слезам вылиться наружу и чтобы Амину казалось, будто она счастлива.

Часть IV

В январе 1954 года стояли такие холода, что замерзли кусты миндаля и на пороге кухни передох целый выводок котят. Сестры в пансионе сделали исключение из привычных правил и теперь на целый день оставляли в классной комнате растопленные печки. Девочки помладше во время уроков сидели в пальто, некоторые носили под одеждой две пары рейтуз. Аиша начала привыкать к однообразию школьной жизни и скрупулезно записывать все свои радости и печали в дневник, подаренный сестрой Мари-Соланж.