Рождество Желтофиолей
Шрифт:
Ханна сурово посмотрела на горничную, чье возбуждение померкло при виде ее неодобрения.
— Вы не должны рыться в вещах гостей, Полли, — мягко сказала она.
— Но оно же было в камине и наполовину сгорело, — возразила служанка, покрываясь румянцем. — Оно ему было не нужно. А я увидела слова и подумала, что это может быть важным.
— Либо ты подумала, что это мусор, либо — что оно важное. Так что?
— У меня будут неприятности? — прошептала Полли, умоляюще взглянув на Натали.
— Нет, конечно, нет, — нетерпеливо ответила Натали. — Ну же, Ханна, не надо превращаться
Письмо было смято и брошено на каминную решетку. Оно все обгорело по краям, поэтому имена в начале и в конце письма поглотил огонь. Но оставался достаточный фрагмент, написанный небрежным почерком черными чернилами, чтобы понять, что это действительно было любовное письмо. И читая полусгоревший листок, Ханна была вынуждена отвернуться, чтобы не было видно, как дрожит ее рука.
«…должен предупредить тебя, что это письмо не будет красивым. Тем не менее, оно написано искренне, особенно в свете того факта, что ты никогда его не увидишь. Эти слова сжимали мою грудь, пока я не стал удивляться, как сердце может биться под такой тяжестью.
Я люблю тебя. Люблю отчаянно, страстно, нежно и безгранично. Я желаю тебя такими способами, которые, я знаю, ты найдешь шокирующими. Любовь моя, тебе не нужен, такой как я. В прошлом я делал такие вещи, которые ты не одобришь, а я делал их множество раз. Я вел жизнь, полную неумеренного греха. И похоже, я столь же несдержан в любви. На самом деле, даже хуже.
Я хочу поцеловать все твои мягкие местечки, заставить тебя покраснеть и потерять сознание, доставлять тебе удовольствие, пока ты не зарыдаешь, и высушить каждую слезинку своими губами. Если бы ты только знала, как сильно я хочу ощутить твой вкус. Я хочу познавать тебя руками и ртом и пировать тобой. Хочу испить из твоего тела вино и мед.
Я хочу, чтобы ты лежала подо мной. На спине.
Прости. Ты заслуживаешь гораздо большего уважения. Но я не могу не думать об этом. О твоих руках и ногах, обвивающих меня. О твоих губах, раскрытых для моих поцелуев. Ты мне так нужна. И ночей целой жизни, проведенных между твоих бедер, мне будет мало.
Я хочу вечно с тобой разговаривать. Я помню каждое слово, что ты мне сказала.
Если бы я только мог посетить тебя, как иностранец открывает новую для него страну, изучить твой язык, пересечь все границы и достичь всех потаенных мест, я бы остался навсегда. Я бы стал твоим гражданином.
Ты скажешь, что еще слишком рано испытывать подобные чувства. Ты спросишь, почему я так уверен. Но некоторые вещи нельзя измерить временем. Спроси меня через час, через месяц, через год, десять лет или целую жизнь. Моя любовь к тебе переживет любой календарь, часы и все удары всех звонящих
На этом письмо обрывалось.
Возникшая в комнате тишина вынудила Ханну выровнять дыхание.
— Это все? — спросила она, тщательно контролируя свой голос.
— Я знала, что ты покраснеешь! — с триумфом в голосе воскликнула Натали.
— Остальное сгорело, мисс, — сказала Полли с опаской.
— Вы показывали письмо кому–нибудь еще? — резко спросила Ханна, переживая за Рэйфа. Эти слова не предназначались для посторонних глаз. — Кому–нибудь из слуг?
— Нет, мисс, — ответила девушка, и ее нижняя губа задрожала.
— Господи, Ханна! — воскликнула Натали. — Незачем так злиться. Я думала, это позабавит тебя, а не рассердит.
— Я не сержусь. — Она была опустошена, раздражена и измучена. А больше всего сбита с толку. Ханна сделала бесстрастное лицо и продолжила: — Однако из уважения к мистеру Боумену не думаю, что это письмо следует выставлять на всеобщую потеху. Если он станет твоим мужем, Натали, ты должна защищать его частную жизнь.
— Я? Защищать его? — шутливо возмутилась Натали. — После прочтения этого, я бы скорее подумала, что мне понадобиться защита от него. — Она покачала головой и рассмеялась неодобрительному молчанию Ханны. — Какая же ты зануда! Ну иди и сожги остатки письма, если это улучшит твое настроение.
***
Некоторые мужчины, мрачно размышлял Рэйф, больше всего на свете хотят, чтобы их сыновья жили той же жизнью, что и они сами.
После длительного и бесплодного утреннего спора ему стало ясно, что Томас не собирается уступать. Рэйф должен будет жить той жизнью, что запланировал для него отец, и стать в большей или меньшей степени отражением Томаса Боумена. При малейшем отступлении отец сочтет его неудачником — и как сына, и как мужчину.
Этот спор начался с того, что Томас заявил Рэйфу о необходимости до сочельника сделать предложение леди Натали.
— Мы с лордом Блэндфордом хотим объявить о помолвке наших детей на балу в сочельник.
— Отличная мысль, — саркастически заметил Рэйф. — Однако я еще не решил, хочу ли я жениться на ней.
Как всегда, лицо Томаса Боумена начало наливаться кровью.
— Пора принять решение. У тебя есть вся необходимая информация. Ты провел с ней достаточно времени, чтобы оценить ее качества. Она дочь пэра. Ты знаешь обо всех выгодах, которые последуют после твоего брака с ней. Ад и проклятие, почему ты вообще сомневаешься?
— Я ничего не чувствую к ней.
— Тем лучше! Это будет прочный брак. Пора тебе занять в этом мире место, подобающее мужчине, Рэйф. — Томас сделал очевидную попытку обуздать свой норов и заставить Рэйфа понять: — Любовь проходит. Красота увядает. Жизнь — это тебе не романтическая скачка через долину.
— Боже мой, это так вдохновляет.
— Ты никогда не делал того, что я просил. Даже не пытался. Я хотел получить сына, который стал бы мне помогать и осознал важность того, чем я занимался.