Розмысл царя Иоанна Грозного

Шильдкрет Константин Георгиевич

— Ты всё, Борис! Не поблажать им, а скрутить их, смердов!

Он вдруг вскочил и оттолкнул от себя с силой царевича.

— Не яз буду, ежели не сниму с тебя юродивой улыбки! Отврати лик, мымра!

И к дьяку:

— Читай.

Дьяк взял со стола цидулу и, исподлобья поглядывая на Грозного, усевшегося в кресло, испуганно зажевал губами:

— Великой государь, царь всея Русии…

— Не тяни отходную, Михайло. Читай складнее! Дьяк сжался от окрика и срывающимся голосом затараторил:

— Видывал яз, како ты со князь-бояре расправлялся. И ещё думку

держал в те поры: изведёшь бояр-воззришь на холопий. Ан по-иному повёл ты, царь! Добро боярское пожаловал опришнине, а от той милости твоей холопям была ль корысть? И яз верой тебе служил, а чаял поведать тебе кручины великие холопьи. А ты Божьим ли откровением меня в темницу вверг да Ондреичу-подьячему за тое цидулю мою с Волги руку отсёк, а цидулу огнём пожёг? Не Божьим гласом то, а дияволовым наущением содеял. И тако во все дни живота нашего зрели холопи от тебя и дьяков твоих едину тугу да лютость. И, узрев сие, спорешили мы сами сдобыть себе долю свою, а на тебя ополчиться ратью великою, всехолопьею! А по той пригоде спосылаю яз назад пожалование мя в московские дворяны да во дьяки-розмыслы. Жалуй ты воров своих, а яз покель пребуду, в холопях, да в вольных! А ещё, великой князь, отто вся казаки велегласно тебе реку: яз, Васька Выводков, Бабак, да Иван Выводков, Безрукой, с протчими вольные казаки, спосылаем тебе отныне и до века со всемроды царские анаф…

— Молчи!

Дьяк бросился в ноги Иоанну.

— Молчи! — захлебнулся от крика Грозный и схватил посох. — Молчи! Молчи!!!

Он налился звериным гневом.

— Ниц! Сжечь на костре! Огнём!

И, зашатавшись, упал на руки Бориса.

— Помираю…

На постели, резко упавшим голосом царь попросил:

— Повели, Евстафий, благовестить благовестом погребальным.

Царевич крадучись поглядел на стынущее лицо отца. Странное чувство шевельнулось в нём. Он испуганно отшатнулся и зашептал про себя молитву. Но злорадство брало верх над жалостью к умирающему и с каждым мгновением росло, закипая в груди торжествующим и бурным хохотом.

Грозный попытался что-то сказать, но только беспомощно махнул рукой.

Годунов склонился к уху больного.

— Лекарь-фряг сдожидается, мой государь!

Сжав кулаки, царь чрезмерным усилием воли глухо выдохнул:

— Не лекаря, а игумена… Постриг приять…

Советник пытливо заглянул в чуть приоткрывшиеся глаза.

Сомнения не было. Перед ним лежал человек, доживающий последние минуты.

— Игумена!.. Во мнихи волю… — резко, по-прежнему властно крикнул Грозный и вдруг капризно надул губы. — Позабавиться бы фряжскою потехою в остатний раз, покель игумены приидут.

Борис торопливо достал из-под постели шашки.

* * *

Скорбно перекликались колокола. Сонм монашества московского чёрной тучею устремился в Кремль.

Полный величественного смирения, творил игумен чин пострига.

И, свершив обряд, благословляюще простёр над Иоанном руки.

— Не оставь, Господи, недостойного раба твоего, многострадального инока Иону.

Блаженная

улыбка разлилась по землистому лицу царя.

По подушке, точно почуяв волю, не спеша полз жирный, налитый кровью клоп. Ткнувшись в шею умирающего, он задержался на мгновение и деловито засуетился в растрепавшемся клине бороды.

Царевич взял руку отца.

Неприятный холодок тупо отдался в груди и в концах пальцев.

Чуть зашелестели губы Иоанна:

— Наипаче… Ваську… розмысла… остерегай…ся… Со разбой…ным…и… хол…оп…пи…

Уловив взгляд сына, он побагровел и весь собрался, точно готовый прыгнуть.

— Убр…

Лютый холод сковал вдруг сердце. Рука, поднятая на Фёдора, упала мёртво, по-мышиному скребнув ногтями половицу.

Евстафий благоговейно опустился на колени.

— Почил царь и великой князь всея Русии!

Царевич бочком вышел из опочивальни, но на дворе гордо запрокинул голову и быстро направился к звоннице.

— Изыди! — оттолкнул он пономаря.

Чахлый мартовский день заухал, закружился в пьяной пляске набатных перезвонов.

Полные ужаса, из хором бежали на двор монахи.

— Царевич! Царь преславной! Каноном положено великопостным благовестить перезвоном!

— Изыдите!

Фёдор лихо вскидывал плечами, тряс исступлённо головой и не слушал уговоров. Бурным, всесокрушающим потоком била удаль в его груди.

— Погребальным перезвоном по канону! Царевич! Царь преславной!..

— Изыдите!

— Царевич! Бога для! Побойся Бога!

— Эй, вы там! Изыдите!!! Яз ныне — Феодор Иоаннович — всея Русии государь!!!

* * *

А в келье монастырской монашек ветхий, осенив себя трикраты меленьким крестом, сгорбился над жёлтым и сырым, как его лицо, пергаментом и вывел неверною рукой последние слова в мрачном и полном кровавых дней своём летописании:

В лето от сотворения мира семь тысящ девяносто второе, а от рождества Господа нашего Исуса Христа тысяща пятьсот восемьдесят четвёртое, осемнадесятого дни, месяца марта, в Бозе почил царь и великой князь всея Русии Иоанн Четвёртый Васильевич, во иночестве ж раб Божий Иона. Аминь.

Словарь старинных слов

Агатовое блюдце — блюдце из агата, полудрагоценного камня, применяемого для изготовления украшений и мелких изделий.

Акафист — христианское хвалебное церковное песнопение, исполняемое стоя всеми присутствующими.

Алтын- денежная единица и монета достоинством в шесть денег (позднее — в три копейки).

Армата — артиллерия.

Байдуже — так себе.

Байрак — буерак, овраг.

Бастр (бастра) — сорт виноградного вина.

Батман — мера веса.

Батожник — служитель с палкой, освобождающий дорогу от народа.

Березовец — берёзовый сок.

Боярин — высший служебный чин в Русском государстве XV–XVII вв., а также лицо, пожалованное этим чином.

Будный стан — смолокуренное, поташное, селитренное заведение и селение при нём.