Розмысл царя Иоанна Грозного
Шрифт:
— До царя и великого князя всея Русии дошло, что не по правде творишь с меньшою братией.
Прозоровский не сдержался:
— Ещё в позалетошний год сам осударь поущал меня в думе: с бородою, дескать, сходен народ — поколику чаще стрижёшь его, потолику буйнее растёт.
Симеон ехидно покашлял в кулак и, подавив двумя пальцами нос, с достоинством прогудел:
— А воле государевой мы не ослушники. Потрапезуем, чем Бог спослал, да в колымагу.
ГЛАВА
Глухими тропами, не ведомыми никому, опричь зверя, заходили беглые всё дальше в лесные дебри. С каждым днём становилось холоднее. Ещё изредка встречался одинокий медведь, и запоздалая стая диких гусей задерживалась ещё кое-когда на стынущих озерках; но в самом воздухе чувствовалось уже, что северы не за горами. По-новому шуршала, покрякивая, земля; скользким, как плесень, налётом подёрнулась умирающая листва, и облютевшим от голода волком выл студёный ветер, окутывая седым дыханием своим землю и лес.
Незадолго до первого снега беглые, выбрав поудобнее место, взялись за оскорды. За неделю были готовы скрытые среди кустарника землянки.
С утра вся община расходилась в разные стороны за прокормом. На обязанности Клаши лежала добыча дикого мёда, которым изобиловал лес.
В сумерки беглые возвращались домой с запасами зайцев, лисиц и белок. В удачливые же дни попадались в тенёта ласка, куница или росомаха.
Все меха складывались в общую землянку, где хранилось унесённое добро из вотчины Ряполовского.
Старостой беглые избрали Василия, а казной ведал опытный в хозяйственных делах Тешата.
Общинники отъелись, повеселели и подумывали уже о том, как бы приумножить казну торгом с ближайшим городом. Никто не знал, где расположен этот неведомый город и далеко ли ушли от усадьбы князя, — но это особенно и не тревожило. Пусть попытается кто-нибудь разыскать в непроходимых трущобах подземную деревушку и вступить с ней в единоборство!
Выводков был всегда чем-нибудь занят и почти не встречался с Клашей. Девушка чувствовала, что в душе жениха творится что-то неладное, но боялась первая вызвать его на объяснение.
Ей на помощь пришёл Тешата. Улучив удобную минуту, он свёл влюблённых и без обиняков соединил их руки.
— Побрались бы — чего маяться зря!
Выводков потемнел и, ничего не ответив, ушёл. Позднею ночью он неожиданно ворвался в землянку Клаши.
— Не можно мне больше терпеть!
И, опустившись перед недоумевающей девушкой на колени, с невыразимою мукою поглядел на неё.
— Яз, яз Онисима погубил! Думка была, — по-иному спрокинется! В добро боярское веру в душе держал!
Захлёбываясь, Васька рассказывал до последней чёрточки обо всём, что произошло. Потребность высказаться, покаяться долгие месяцы давила его мёртвой петлёй, и не раз, в припадке
Он бичевал себя самыми жуткими словами и бранью, с каждым звуком беспощадно обнажая душу свою перед забившейся в уголок тенью девушки.
— Вот и всё! — выкрикнул наконец рубленник так, как будто оторвал кусок собственного сердца, и отполз к выходу.
— Вася!.. — Вокруг его шеи обвилась тёплая вздрагивающая рука, и повлажневшая от слёз щека прижалась к его щеке. — Не зло замышлял ты… О спасении помышлял…
День выдался пригожий, солнечный. Клаша накормила общинников запечёнными на углях зайцами и, справившись по хозяйству, ушла за мёдом. Сухое потрескивание хвороста заставило её насторожиться. Вглядевшись, она увидела медведя, подбиравшегося к дуплу.
Затаив дыхание, девушка юркнула в сторону. Медведь прислушался, обнюхал воздух и пошёл ей наперерез.
Клаша закружила по лесу, путая следы. Незаметно она ушла далеко от землянок и очутилась среди непролазной колючей изгороди кустарника.
Медведь почуял человеческий запах и неотступно шагал по следу.
Заметив дупло в вековой сосне, Клаша, не раздумывая, по-кошачьи вскарабкалась на дерево и прыгнула в зияющую дыру. Её сразу всосала в себя тугая пучина.
— Мёд! — с ужасом опомнилась она и вцепилась ногтями в стенку дупла. Но пальцы скользили по сладкой поверхности и не могли удержать тяжести тела.
Пучина всасывала всё безнадёжнее. Тугое и липкое кольцо охватывало уже грудь.
С заходом солнца общинники вернулись в деревушку и, не застав стряпки, нетерпеливо окликнули её.
Время шло. Лес нахохлился, как будто стал гуще и ниже, и потемнел. Клаша не приходила…
— Лихо! — решил Василий и, несмотря на ночь, не слушая уговоров, отправился на розыски. За ним увязались два рубленника.
— Ay — изредка перекликались общинники, пугая чёрную тишину.
— Ау-у! — отзывалось изодранное в клочья глухое эхо.
По шершавой земле, припадая студёным брюхом к ногам людей, струился, крадучись, ветер.
— Ау! — надрывно выкрикивал Выводков. — Откликнись! Ау-у-у!
В ответ улюлюкающе смеялся крепчавший ветер и бросал в лицо густую патоку мглы.
…Едва живая девушка услышала вблизи от себя хриплое дыхание медведя. О кору заскреблись когти. Зверь уцепился передними лапами за сук, а задние осторожно просунул в дупло.
Клаша ожила. В мозгу загорелась счастливая мысль.
«Крикнуть изо всей мочи! — вспомнила она рассказы охотников. — Напугать!»