Розмысл царя Иоанна Грозного
Шрифт:
— А почить в Бозе мы авось ещё погодим. Авось и ещё сподобит Господь посидеть на столе на московском.
И, покручивая бородку, ядовито процедил сквозь зубы:
— Зато проведали мы доподлинно, кой холоп нам холоп, а кой нам ворог!
Он выковырнул пальцем изо рта зуб Антипия и, поднявшись натужно, сам положил его на киот.
— Боже мой, Боже мой! Не остави меня! Укрепи на столе, яко укрепил еси на небеси одесную Сына Твоего единородного, Господа нашего Исуса Христа!
— Аминь! — вдохновенно
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Василий объявил полоненным боярам:
— Како вы со холопи деяли, тако и нам ныне послужите. А ещё милость вам наша: за прокормом не на разбой пойдёте, а с нашего стола прокормитесь, коль заробите.
Несмотря на то что каждое ослушание каралось голодом, князья не поддавались и почти не выполняли ни одного приказа старосты и казначея.
Боярин Апракса, веневский вотчинник, едва подходил к нему кто-либо из холопей, рвался с желез, дико вращал налитыми кровью глазами и требовал срывающимся голосом:
— Свободи! Абие, пёс, сбей железы!
Холопи подходили вплотную и тыкали кулаками в лицо.
— А не попотчуешься ли, князь, гостинчиком нашим?
И вразумительно:
— Свободить тебя свободим. Токмо до того послужи нам, по Васильеву становлению, како мы тебе допрежь служили!
В Крещеньев день [64] бояр спустили с желез и привели в общую землянку трапезовать.
64
Крещеньев день — 6 (19) января. Крещение Господа Бога нашего и Спаса нашего Иисуса Христа.
Полоненные отказались усесться за стол.
— Сиживали мы рядком ещё с великим князем Василием Иоанновичем, нынешнего Иоанна Васильевича на рученьках нашивали, — перекрестившись на пустой угол, сокрушённо объявил князь Пенков.
Апракса раскачивался из стороны в сторону и с нескрываемой ненавистью глядел на старосту.
— Не сядешь? — спросил его насмешливо Выводков.
— С холопя-ми?!
Василий мигнул. Общинники навалились на бояр и силою усадили их за общий стол.
Полоненные сползли с лавок и, отбиваясь ногами, в один голос упрямо ревели:
— Краше от руки вашей злодейской погибнуть, чем сести рядом!
Их связали и, укутав предварительно в шубы, выбросили на мороз.
— Не охочи с холопями, почтуйтесь с воронами!
Клаша вынесла им миску варёной зайчатины. После трапезы общинники, по обычаю русинскому, выспались и пошли на поляну.
Выводков стал в середине круга и обратился к полоненным холопям:
— А ведомо стало мне, что закручинились вы по бабам своим.
Он пытливо оглядел окружающих.
—
Апракса ехидно кашлянул в кулачок.
— Поглазеем… Токмо перегоди… Ещё понаскачут стрельцы в ваше логово!
Он смолк под посыпавшимися на него ударами батогов. Пенков испуганно придвинулся к князю Кашину.
Полоненные холопи отошли в сторону держать совет. Один, с мшистою, реденькою бородёнкою и изъеденным оспою лицом, прицыкнул на остальных и, дождавшись, пока стихло, горячо замахал руками.
— Да нешто? Да ежели… оно и с бабами можно сюда… А нет, так и нет.
К ним подошли общинники во главе со старостой. Василий дружески положил руку на плечо рябого.
— Ныне тако: кто волит — отпускаем мы. Кой охоч — обернётся, а кому вольница наша невместна — живи в кабале.
Он неожиданно сдвинул сурово брови.
— Токмо памятуйте, други, денно и нощно: ежели на наш след стрельцов наведёте, пеняй на себя.
Кашин с трудом поднялся с земли и подозвал казначея.
— Яви милость Божескую! Отпусти и нас по дворам!
Тешата расхохотался. Князь сокрушённо покачал головой и вдруг бухнулся Василию в ноги.
Апракса вытаращил глаза.
— Опамятуйся! Боярин!
Пальцы Кашина суетливыми красными червяками сновали в воздухе, глубоко зарывались в снег и скрипуче царапали ногтями промороженное стекло земли.
— Яви милость Божескую! Не можно мне боле позора терпеть!
Общинники с любопытством обступили бояр. Пенков пошептался с Апраксой и пронзительно крикнул:
— За себя ратует князь! Не за нас — за себя!
Василий поднял Кашина с земли и по слогам пробасил:
— Будешь ли крест целовать на том, что по-иному поведёшься с холопями?
— Чего накажешь, тако сроблю.
— А бьём мы челом тебе, князь, на невеликое. Целуй крест на том, что испола в урожае будут с тобою людишки, да три дни положишь им на себя робити, да спекулатарям и протчим накажешь не сечь да и не пытать до веку холопей тех.
Кашин втянул голову в плечи и в крайнем удивлении глядел на Выводкова.
— Статочное ли дело боярину со смердом испола урожай делить да не сечь и в животе да смерти холопьей володыкой не быть? Да что ты?! — Но, опомнившись, разразился добродушным смешком:-Тако бы сказывали тебе иные, в коих кичливость правды превыше. А яз охоч крест целовать.
Староста с презрением поглядел на боярина.
— Хитёр ты доподлинно, князь. Ужотко погодим, видно, крест целовать, покель не поумнел.
Слух о неуловимой таинственной вольнице переходил из уст в уста и вскоре облетел всю губу.