Розовый абажур с трещиной
Шрифт:
А что, если... Внезапно он положил ей руку на талию, притянул к себе и, чтобы разбудить, поцеловал. Она распрямилась и прижалась к нему, улыбаясь счастливой и беспечной улыбкой, как девочка, которую осчастливили поцелуем первый раз.
– Послушай,-сказал он.-Что если мы поженимся?
– Ты с ума сошел!-она тоже перешла на ты.-Ни за что!
– Нет, восприми меня серьезно. Серьезно! Женимся и укатываем в Израиль, в Америку, в Австралию, к черту, к дьяволу, куда выпускают, лишь бы туда, где нет истории КПСС.
– Я его давно не люблю, но что ты там будешь делать, оболтус несчастный?
– Что угодно, только не то, что здесь. Например, стричь газоны. Буду косить траву!-громко выговорил он.
– Траву?-переспросила она, проснувшись.
– Какую траву?-не понял он.
– Вы только что сказали: "Буду косить траву..."
Весь предыдущий разговор состоялся у него в подкорке, и только "буду косить траву" вырвалось вслух.
– Я мечтал,-сказал он.
– О чем?
– Чепуха...
– Который же теперь час?-она вдруг испугалась.
– Половина десятого, детское время.
– Боже, в десять, к закрытию, я должна забежать в библиотеку.
– Зачем?
– Нужно. Отвернитесь, я оденусь.
– Не отвернусь. Я хочу посмотреть.
Собрав свои одежки, раскиданные по полу, она убежала в ванную. Он встал, тоже оделся. На диване лежала ее сумочка. Он оглянулся на дверь ванной, вынул из кармана конверт, опустил его в сумочку и защелкнул ее. Потом оделся и сел в кресло.
Она появилась в двери ванной, продолжая взбивать руками волосы. Деловито спросила:
– Посмотрите на меня. Все в порядке? А то я еще не в своем уме.
– Ты в абсолютном порядке. Пилотаж высшего класса.
– Правда? Спасибо. А вы как?
– "Он достиг высшего счастья на земле: отсутствия всяких желаний". Это цитата, римский историк Тацит.
Желаний у него не было. Но и особого счастья он тоже не ощущал.
– Прощайте, профессор.
– Я тебя провожу.
– Ни за что! Здесь близко, десять минут. Я сама себя провожу.
Она тихо притворила за собой дверь.
Он постоял минуту, колеблясь, догнать ее или остаться, и махнул рукой. Слил из бутылки в рюмку остаток водки и опрокинул ее в рот. В пиджаке, при галстуке, в ботинках завалился в кровать и мертвецки провалился в сон.
4.
Разбудил его почтительный стук в дверь. Никольский долго этого стука не слышал, потом, соображая, что к чему, с трудом продрал глаза. За окном рассвело. Он встал, пошатываясь, поглядел на себя в зеркало, пятерней причесал шевелюру, погасил в коридоре свет, который горел всю ночь, и отпер дверь.
– Доброе утро, Сергей Сергеич!
Это был молодой инструктор из обкома с поручением проводить лектора ЦК в аэропорт.
– Не разбудил я вас?-бодро тараторил он.-Как спалось на нашей гомельской
– Отлично, спасибо.
– Не буду вам мешать. Собирайтесь, жду внизу, в машине. Возьмите себе на заметочку, что времечко нас поджимает. Может, мне в обком позвонить, чтоб задержали рейс до вашего прибытия?
– Не надо, успеем.
Придется быстро спуститься. Если удастся, выпить кофе в аэропорту, а побриться и умыться - в самолете. Он поднял с ковра лежавшую бутылку водки. Хотя бы глоток, чтоб не трещала голова. На дне не осталось ни капли. Сергей Сергеич стал бросать пожитки в открытый чемодан.
В черную "Волгу" с двумя нулями он сел молча. Быстро покатили в аэропорт. Инструктор оказался говорливым - видно, был натренирован сопровождать начальство.
– В обкоме очень высокого мнения о вашей лекции. Много вы сказали такого, о чем мы только догадывались. Ну и реальные перспективы...
Никольский кивнул, рассеянно глядя в окно.
– Работать в новых условиях становится, конечно, трудней,-продолжал инструктор.
– Трудней,-кивнул Никольский.
– Но зато интересней,-сказал инструктор.
– Интересней, правильно,-подтвердил Никольский.
Инструктор поднес чемодан Сергея Сергеича к стойке для регистрации пассажиров. Рейс на Москву отправлялся вовремя. Они крепко пожали друг другу руки.
– Счастливого полета. Приезжайте к нам еще!
Зарегистрировав билет, Никольский хотел войти в дверь, за которой прозванивали и просвечивали багаж и тело.
– Вам без проверки,-сказала дежурная.-Во-он там, через комнату для депутатов Верховного Совета.
Это была еще одна, совсем незначительная привилегия. Тут Сергея Сергеича кто-то потянул за рукав.
– Здрас-сте! Вот, вам просили передать...
Перед ним стоял мальчик с чубом, зализанным теленком. Никольский сразу его узнал. Мальчик протягивал сверток - что-то завернутое в газету. Сергей Сергеич пожал плечами.
– От кого?
– От мамы.
– А кто мама?
– В библиотеке работает.
– Роза?
– Ага...
Только теперь до него дошло.
– Что же это?
– Мама сказала, чтобы после поглядели, не сейчас. Ну, я пошел...
Никольский усмехнулся этой провинциальной сентиментальности: подарок на память.
– Ладно. Спасибо. Привет маме. Желаю тебе прочитать все книги на свете, как ты хочешь.
– Все книги не хочу. До свиданья.
Мальчик-то на нее похож, подумал он. Сразу мог бы догадаться.
Сверток оказался тяжелым. В самолете, едва усевшись в кресло, Сергей Сергеич развязал веревочку и развернул газетную обертку.
У него на коленях оказались книги - три книги, автором которых считался он сам, С.С.Никольский. Внутри обложек были наклейки с шифрами и штампы Гомельской областной библиотеки.