Розовый Дождь
Шрифт:
…– Ага! Все без меня сделали! А ещё зверята называются! – сложив "руки в боки", в притворном гневе воскликнула Милена, с удивлением глядя на темно-русого юношу с ещё не до конца развитым подростковым телом, который с трудом поднимался с лежанки. Лицо его было бледным, усталым, но при этом светилось каким-то внутренним удовлетворением, если не гордостью…
– Простите, прекрасная леди, – старательно, медленно, чуть не запинаясь, выговорил юноша такие непривычные для него слова. – Но настоящему мужчине не подобает спать как кролику. Он должен мужественно терпеть боль… – и юноша непритворно сморщился –
Милена взглянула на него с глубоким уважением и восторгом – и её взгляд полностью – по крайней мере, так посчитал Асмунд – окупил все понесенные им страдания…
– Ну, и настоящему мужчине, даже если ему ещё не исполнилось и 18 – не правда ли – хитро взглянула на него Милена – полагается отдыхать после ранений, а? – и она мелодично засмеялась. – Ну-ка, давай-ка я намажу нашему герою спинку вкусной мазью, а наши зверятки пусть-ка посмотрят других раненых…
Зверята без лишних слов тут же бросились к выходу, забирая свои медицинские принадлежности. Хотя все остальные раненые уже были обработаны их клонами, наколдованными Миленой (ещё бы, втроем ведь не управились бы…) – случай с юношей был самым тяжелым и сложным –, но Зверята не посмели перечить своей госпоже. Тем более, что работа клонов все равно нуждается в проверке…
И вот уже мягкий крем из какой-то баночки из черного дерева с чудным ароматом корицы приятно прохлаждает горящую спину и боль проходит буквально в считанные мгновения, но что ещё приятней – так это нежные прикосновения таких тонких, таких заботливых пальчиков…
– Как тебя зовут, госпожа?
– Меня? Милена…
– Ты фея, да?
– Не знаю… – вдруг массирующие движения пальчиков остановились, а голос погрустнел. – Когда-то была феей, а потом… Все сложно… – Милена замолчала.
– Прости, красавица… Я не хотел тебя обидеть…
– Да нет, все в порядке… А тебя как?
– Меня зовут Асмунд, сын Гримвальда. Правда… теперь я уже, похоже, ничей ни сын и ни брат… – голос Асмунда пресекся, а массирующие движения вдруг тоже прекратились…
Асмунд резко встал с кровати – боли уже не было, к нему быстро возвращались силы…
– Эй, не грусти… – вдруг потрепала его по плечу Милена. – У нас у всех, и у меня в особенности, есть над чем погрустить, но лучше не стоит… Печаль отнимает силы, а настоящий мужчина ведь у нас, – тут голос её опять стал игриво-ласковым… – не захочет остаться бессильным – ему ещё предстоит много, много битв…
Асмунд повернулся в сторону Милены и их взгляды встретились. И Асмунду стало как-то не по себе… Ему показалось, что черные как ночь глаза Милены проникают в самую глубину его души и читают неизвестное даже ему самому, а ещё… Ещё в них было какое-то совершенно новое, неизвестное до сих пор юноше выражение, которое он ни разу не видел ни в глазах у мамы, ни сестренки, ни деревенских девчонок… Что-то новое, манящее, незнакомое и потому… немножко страшное…
Асмунд покраснел и ему вдруг стало стыдно, что он голый до торса. Он стал искать глазами рубашку, а в это время раздался басовитый голос:
– Кхе,кхе… Госпожа! Трапеза уже началась, ждут только вас…
– Иду, Малыш, иду… – звонко пропела своим мелодичным голоском Милена. – Ну что – пойдем? Разве даме можно появиться на пиру без сопровождения настоящего
На трапезе много пили и ели – выжившим надо было немного придти в себя. Яркое солнце, голубое небо были как нельзя кстати. Ярко-красное вино из кожаных мехов весело искрилось в стаканах, мясная похлебка дымилась и вскоре самые пострадавшие уже весело смеялись и шутили. Особенно над шутками Малыша. Тот был известный балагур и душа компании. Правда, все его шутки можно был описать в нескольких словах: женщины, кабаки, пьяные мужики и связанные с этими тремя компонентами приключения… Но именно такие шутки и действовали на людей отрезвляюще.
Когда же Милена показалась за столом, держа за руку покрасневшего от смущения юного Асмунда, им приветливо захлопали, а Гастон, до этого задумчиво и как-то отстраненно смотревший в свой стакан, впрочем, никогда надолго не пустевший, улыбнулся:
– Я рад, что этот юноша выкарабкался… Честно говоря, уже и не надеялся… Одежда на нем так и кипела от этой черной гадости…
– Так своим спасением я обязан вам!!! – вскричал Асмунд и, вырвав свою руку из ручки Милены, бросился на одно колено перед Гастоном, протянул к нему свои руки и закричал, – Примите мою жизнь в свои руки навеки, милорд, ибо она уже не принадлежит мне!
– Охотно принимаю! – снова улыбнулся Гастон и взял ладони Асмунда в свои ладони, как делают издревле бароны и короли Содружества, принимая вассальную клятву. – Мне нужны молодые крепкие ребята. Впереди у нас будет ещё много и много битв… Но знай, что ты поступаешь в "Зеленое Братство" Гастона Отверженного, в братство отважных воинов и настоящих мужчин, но гонимых и потому живущих в лесах как волки и лисы, которым негде и главы преклонить…
Асмунд онемел от неожиданности и только и смог открыть рот и даже не подумал его закрыть – то-то ему показалось лицо этого человека таким знакомым…
– Малыш! Посади парня с братьями, а после обеда выдай ему снаряжение кого-нибудь из убитых… Я беру его в свои оруженосцы. А ты, Милена, сядь со мной… Мне нужно с тобой ещё пошептаться… – и Гастон указал на место по правую руку от себя…
Пир длился едва ли не три часа подряд, пока солнце не стало постепенно клонится к линии горизонта. Когда Гастон заметил, что люди уже почти совершенно оправились от пережитого, он закончил перешептываться с Миленой и громко стукнул по деревянной доске раскладного походного стола.
– Итак, господа! Пир пиром, а нужно решать, что делать дальше… Тварей мы уничтожили, но могут явиться другие, хотя пока наши разведчики молчат… Женщин и детей нужно укрыть в безопасном месте, а вот мужчин, способных держать оружие в руках, я призываю взять оружие убитых и восполнить мой поредевший отряд – впереди у нас много работы – есть очень много других беженцев, которые тоже нуждаются в нашей защите. Есть возражения?
Возражений не было. Решительный властный тон голоса Гастона, его горящие каким-то нестерпимым яростным огнем глаза, пудовые кулаки, массивный подбородок и сжатые губы – все выдавало в нем прирожденного вождя и полководца, чьи команды не вызывают никогда прекословия, за которым хочется идти и которому хочется повиноваться. Особенно в эти, страшные для всех времена…