Розовый грех
Шрифт:
– Да… – в отличие от других, я умею пользоваться женскими станками.
– Ну вот, – радостно известили, – о самом главном можно не беспокоиться.
– Осталась только одежда и косметика. – меня ещё и красить будут! Не люблю косметику, хоть убейте, тем более пользоваться толком не умею.
– Ладно, – тяжко вздохнув, Элла вернулась к своей кровати, улеглась по удобнее на деревянном, в переносном смысле, матраце, укрылась одеялом. – Давайте отдохнем? А то ночью выбираться, а мы спать захотим.
–Угу… – мысль приятная, да и в сон потянуло. Глаза стали слипаться, губы еле шевелятся,
Находясь в столовой, сидя по шестеро человек за каждым столом, поедая кое-как помятую картошку в пюре, с печеночной котлетой, честно, каждого из нас хотело стошнить прямо в тарелку, все мы – воспитанники интерната – пытались быстрее отужинать и убежать к себе в комнату. Все было холодным, безвкусным комком пере обработанной с обеда еды. Нам сразу было понятно то, что картошка была выловлена из капустного и картофельного рагу, так как пюре выглядело не желтым, как на картинках, а оранжевым. И дело не в моркови на этот раз.
Не став наедаться неприятным на вид ужином, перекусив мягким на этот раз хлебом с теплым чаем, дурно пахнущим плесенью, отодвинула все сторону. Дежурные ребята тут же подошли и убрали, гневно глядя в нашу сторону. Хм, ну никто же не виноват в том, что вам, ребята, приходится работать неделю в столовой! Моя очередь давным-давно прошла, поэтому могу спокойно отдохнуть.
– Фу, – отодвинув свою кружку в сторону, надломив кусок хлеба, закинув его в рот и прожевав, Ирма встала изо стола. – Поскорее исполнилось восемнадцать, хочу смотаться отсюда и начать кушать нормальную пищу.
– Не выйдет, – фыркнула Элла, закатывая глаза. – Тебя в гроб скорее положат, чем выпустят на свободу, где гуляют стадо зверей. Тем более тебе мать привозит раз в месяц хавчик…
– Только в гроб на колесиках, – отпарировав атаку, взмахнув кистью руки, рыжая бестия направилась прочь с места. – Я жду вас в комнате.
Помахала рукой, даже не развернувшись к нам, вышла прочь за двери. Секунд пять и слышится хлопок дверью.
– Сколько сейчас времени? – поинтересовалась я, потирая ладони об колени, как услышала:
– Только шесть часов, – мурлычущий баритон, с хрипотцой в голосе отразился томным поцелуем на моей шее. – А что случилось? Мышка хочет поскорее улизнуть от моих лап?
Вскочив с места, будто меня укусила оса за одно место, немного подрастеряв равновесие, все же смогла развернуться и посмотреть в зелёные нахальные глаза блондина. Над его бровью была татуировка виде трёх шестёрок, в губе пирсинг, как и на языке. В носу было кольцо, как у быка… в общем весь в пирсинге, аж страшно глядеть на такого человека то.
– Я просто спросила, – спрятав глаза за челкой, сжав пальцы в кулаки, спрятав их за спину, ответила, – да и спасибо… Джером.
И его называют самым красивым парнем в детском доме. Да, у него красивое спортивное тело, которое видно даже под простой майкой, в которой пришел на ужин, крепкие мышцы и кубики, но остальное где? На его проколотую губу все западают, да? Так в чем же тут красота?.. У него татуировка самого дьявола, он под его покровительством.
Упиревшись
– Я, пожалуй, пойду в комнату!
Не дожидаясь никакого ответа от удивленной происходящим событием Эллы, выбежала из столового помещения. Забежав в раздевалку, взяв теплый шарф, нырнула в холодные сумерки. Да, столовая находилась отдельно от кампусов, где мы жили и учились, нужно было всего лишь пройти небольшую арку, что всегда цвела летом пышными цветами, оббежать учебный корпус, и тогда можно увидеть небольшое двухэтажное здание, где мы жили большой кучкой, словно большое племя.
Поднявшись по ступенькам, отварив дверь, тут же замечая взгляд хмурого охранника, – да, они могли зайти к нам в общежитие интерната, начав вести разговор с нянечками, – облизнувшего похотливо губу, подмигнув мне прямо в глаза, наплевав на все эти подкаты, направилась в комнату. Коридор большой и длинный, серый, как в больнице, не было ничего, кроме картин знаменитых художников. Вон, МоноЛиза смотрит на нас в самом конце тоннеля.
На нее так страшно смотреть, когда все спят крепким сном, а ты хочешь в туалет. Порой нам всем казалось то, что она наблюдала за нами под пологой темнотой, выжидая особого момента для большого прыжка, за которым последует нападение на главную добычу. Хоть у нее и не было улыбки, как многие говорят и продолжают говорить, но я-то вижу: она ухмыляется и ждёт… ждёт, когда придет конец всему.
Ступая по скрипучему полу, снимая с шеи шарф, наматывая на руку, идя к своей комнате, услышала за собой скрип половиц. Вроде бы, когда я бежала со столовой, оглядывалась на наличие погони за собственной персоной, особенно тогда, когда хваталась за железную ручку двери в кампус. Но во мне нет никакой удачи, которая могла быть у других.
Быть прижатой к стене, с приподнятыми ногами, совершенно не доставая и никак не дотягиваясь носками до пола, не очень-то и приятное занятие. Чтобы не упасть в дальнейшем, мужские ладони хватают за бедра, скользят и одновременно опускаются вниз к коленям, приподнимают и заводят за крепкую спину, натянутую словно струна на музыкальном инструменте.
– Джером, – тихо шепчу я, иначе могут услышать воспитательницы и нянечки одновременно, – что ты творишь?!
– Я? – костяшки его пальцев дотрагиваются до моей щеки, проводят вдоль нее небольшую дорожку, затем опускаются на спину. – Пока ничего.
– Да? – пытаясь вырваться из его хватки, упёрлась ладонями об его плечо. Быть прижатой между телом и стеной не приятно, вообще. – Будто я не вижу. В данный момент я не хочу быть в роли твоей девушки на час, а может и на всю ночь, как получится, да и в принципе не хочу быть ею, поэтому отпусти меня, пожалуйста.
– А моей девушкой? – сильнее вдавив в стену, приподнимая руками выше от пола, продолжила смотреть в глаза, пытаясь уловить фальшь и правду. – Я могу дать тебе все что ты захочешь: удовольствие, чувства, роскошь.