Розовый обруч
Шрифт:
«Это не попытка самоубийства!» – снова успокоил себя я, стараясь не выдать волнения. Затем попробовал ощупать руку и понял, что раны достаточно глубокие, несмотря на то, что сделаны были обычным канцелярским ножом. От каждого такого прикосновения Рина слегка дергала носом, видимо, от боли.
– Иди в свою комнату! – наконец сказал Адриан, отстранив дочь и окончательно придя в себя: – Не знаю, зачем ты это сделала, но это неприемлемо! Не смей вытворять подобное! – хоть в голосе звучала строгость, но я понимал: от волнения подобное едва ли звучало убедительно. Самое жуткое: ни я, ни мой партнер не понимали мотивов поступка нашего ребенка.
Рина
Адриан провел рукой по длинным волосам и вопросительно посмотрел на меня: «Что мы будем делать?»
– Надо обратиться к врачу, потом к психологу, – спокойно заметил я. Паниковать было поздно: все уже произошло. – Ты сможешь без меня? – нужно было действовать, а не ждать и надеяться на то, что этот случай единичный.
Муж кивнул, понимая, что сегодняшний день будет весьма и весьма тяжелым. Выспаться ему точно не удастся, и вместо отдыха придется провести весь день в госпитале в попытках разговорить дочь. Я к месту вспомнил высказывание о том, что «у родителей нет выходных».
Как реагировать на произошедшее, мы не знали. Подоплека поступка неизвестна, мотивы мы с трудом могли представить, а ведь без мотива подобного просто не могло произойти. Но что-то явно вело Рину к такому решению. Она не могла придумать подобного от скуки или из праздного любопытства: за дочерью подобного не водилось. Чем больше я думал над случившимся, тем больше убеждался, что у такого поступка должен быть мотив. Ища логику в произошедшем, я вначале решил, что дочь так хотела прогулять школу. Но этот мотив пришлось отмести почти сразу: ввиду болезни Рины я точно это знал. Рина тоже. Следовательно, отпадает. Да и толку? Контрольную бы пришлось писать в любом случае. Рано или поздно.
Весь оставшийся день прошел для меня скомкано и сумбурно. Я пытался погрузиться в работу, но у меня никак не получалось. Просматривая материалы очередного дела, мыслями постоянно возвращался к поступку Рины. Думая над произошедшим, чуть не спутал папки с делами и не отправил доказательства по одному делу совсем на другое заседание. Судью бы шокировало подобное: на гражданское заседание поступили материалы по уголовному делу. Хорошо, заметил ошибку, прежде чем передать папку коллеге.
И все же я никак не мог понять зачем. Почему именно сейчас? Что таким поступком она хотела сказать? Чем больше я задавал эти вопросы, тем меньше понимал происходящее. Ну не могла девочка в одночасье решить начать вредить самой себе! Да и боль от ран – вещь весьма и весьма неприятная. Вспомнился афоризм на латыни: Non numerada, sed ponderanda argumenta, что означает: «Доказательства следует не считать, а взвешивать». Но, взвешивая все возможные варианты, привёдшие к подобному поведению, я все равно не находил ни одного вразумительного ответа на свои вопросы.
Вечером дома я тоже не получил никаких ответов. Адриану так и не удалось разговорить Рину, как он ни старался. А у него всегда получалось разговорить ее за чашкой какао или просмотром любимого сериала.
До недавнего времени мы старались поддерживать дочь во всем, и действия дочери говорили, даже кричали: произошло что-то из ряда вон. Теперь я был на все сто уверен – без помощи психолога не обойтись!
Дочь, как и утром, продолжала сохранять полное безразличие ко всему, происходящему вокруг. Она отказалась смотреть любимое шоу, уйдя
И вот мы остались одни. Стол в кухне располагался достаточно далеко от детской. Мы могли спокойно поговорить, не боясь, что нас подслушают. В этот момент Адриан рассказал, что во время посещения больницы «Эверплейс» сделал очень неприятное открытие… Когда врач снял бинты для осмотра ран, стали видны следы старых шрамов. Рубцы, которые в панике ни я, ни мой партнер не заметили утром. Значит, все же Рина и раньше проделывала подобное! Моя догадка верна! Муж не стал описывать увиденное, хотя я понимал: Рина хорошо поработала ножом. Скорее всего, эти шрамы останутся у нее на всю жизнь.
– Мне посоветовали психолога, специализирующегося на похожих случаях, – нервничая, сказал любимый, протянув мне лист из блокнота. – Я договорился о встрече на завтра. У тебя же выходной.
Перекладывать общение с психологом, который, возможно, работает с Защитой семейных ценностей, на меня – идея ещё та. По документам Рина для меня – чужой человек, и это быстро всплывет. Сразу возникнет множество вопросов, на которые будет трудно дать более-менее адекватные ответы. Но в силу случившегося я только и мог что согласиться.
Обняв Адриана, попробовал утешить его. Муж очень боялся посещения специалиста. Я мог его понять. После последней встречи с представителем Защиты семейных ценностей, который намекнул, что знает нашу тайну и рано или поздно у нас не останется никакого выбора, я бы и сам не пошел.
– Все будет хорошо, – осторожный поцелуй в щеку. – Мы справимся.
– Угу, – грустное согласие и поникшие плечи говорили сами за себя.
– Не верю, что наша девочка это сделала без причины! – оставалось добавить для ободрения: – Сам ведь знаешь, Рина – веселая песня.
Незаметно для себя мы переместились в нашу спальню. Усевшись на край кровати, мы ещё долго просто сидели, обнимая друг друга. Думать о случившемся оказалось крайне трудно. Предстоящая встреча со специалистом представляла для нас не меньшее испытание. Мы привыкли, что органы ЗСЦ последнее время сильно следили за нами. Поводов им хватало: официально в браке не состоим и считаемся неблагополучной семьей, которую не сегодня-завтра поставят на учет. К счастью, пока нас защищала конституция, дающая право на частную жизнь. Так удавалось отбиваться от нападок. К тому же доказательства «защитникам» собрать не получалось. Оставалось только надеяться, что психолог и в самом деле мог понять нашу ситуацию.
Глава 2
Психолог
Лео.
Осенний день играл своими блеклыми красками. Мазки разноцветных листьев, серое небо, скрывшее солнце, запах сырости в воздухе – все это сопровождало меня в моем ожидании.
Впереди виднелась сетка забора, отгораживающая шпалы от прилегающей территории и города, да несколько крыш складов и магазинов. Позади все так же отделенные забором стояли раскидистые массивные деревья. Их влажная листва играла яркими желтыми, красными и коричневыми красками. Я стоял на перроне станции, пытаясь укрыться под козырьком между двумя пыльными светильниками и табличкой с надписью «Брумалтаун», свисавшими с него. Очередная сигарета тлела в моих руках, рассеивая сизый дым. Я курил, когда нервничал.